Сергей Мельгунов - Судьба императора Николая II после отречения

Николай II в дневнике людей Юровского обобщающе назвал «латышами». Неосновательно Керенский окрестил их таким же обобщающим термином «les allemands tacuturnes».

«Черный господин», сопровождавший Деревенко при осмотре Алексея 13 мая.

28 мая Царь записывал: «В сарае, где находятся наши сундуки, постоянно открывают ящики и вынимают разные предметы и провизию из Тобольска. И при этом без всякого объяснения причины. Все это наводит на мысль, что понравившиеся вещи очень легко могут увозиться по домам и, стало быть, пропасть для нас! Омерзительно!» Естественно, что Авдеев умолчал в своих мемуарных экскурсах о воровских подвигах подчиненных ему «революционеров». Он, напротив, усиленно подчеркивает, что ключи (весом в совокупности около 20 фунтов) от всех привезенных из Тобольска чемоданов, сложенных в кладовых дома, находились у членов семьи; по его словам, лишь владельцы багажа «копались» в чемоданах, «копались» «под наблюдением» охраны, на что «требовалось несколько часов».

Дитерихс говорит: «Мошкину и рабочим было предъявлено обвинение в краже у царской семьи какого-то золотого крестика, и об этом их поведении было даже сообщено фабричному комитету. Собрание рабочих Злоказовской фабрики осудило поведение рабочих, и они были отправлены на фронт».

В 1910 г. А. Ф. специально поехала в Царицын, чтобы узнать от Марфы свое будущее. Когда юродивая оказалась в присутствии Царицы, она развернула восемь кукол, завернутых в газете. С силой бросив их на пол, закричала: «Это – вы, это – вы! Все вы!» Затем из чайника облила куклы красной жидкостью… и подожгла их спичкой. Когда все куклы вспыхнули, она воскликнула: «Вот ваше будущее! Все вы сгорите! Я вижу кровь… Много крови!..» Так повествует бывший инок Ил. Труфанов.

С Иллиодором Войкова свела также знаменитая Хиония Гусева – та самая, которая накануне великой войны 14 г., в июне, пырнула ножом старца Григория.

По-видимому, Юровский и закончил свои дни в доме для сумасшедших.

В 50 м году в нью-йоркском «Нов. Рус. Сл.» появились три статьи Л. Юрковского под заголовком: «Конец истребителя династии». В них воспроизводился рассказ самого Белобородова о том, как он «закончил дореволюционный период русской истории». Свою страшную повесть Белобородов, находившийся уже в опале, изложил в 27 г. в интимной, довольно случайной беседе у себя на даче в д. Барвиха под Москвой. Его собеседниками были два московских правозаступника – Юрковский и Успенский (сын писателя). Как и Войков, Белобородов был в состоянии значительного опьянения. Несколько слов об этой беседе мы скажем ниже. Отметим пока только то, что Белобородов утверждал, что он-де не принимал непосредственного участия в расстреле и только «лично проверил исполнение» и присутствовал «при сжигании на шахте»: кровавая расправа была произведена Юровским и пятью «отобранными им дружинниками».

Телеграмма отмечает жертвы с обеих сторон. Следствие установило, что мнимый «бандит», труп которого был найден у школы после увоза заключенных, оказался местным крестьянином, задержанным за несколько дней перед тем алапаевской чекой.

В указанной выше беседе Белобородова дается определенное, но малоправдоподобное, указание: «В ту же ночь в Алапаевск был сейчас послан отряд отборных красноармейцев во главе с Войковым» (?).

Он был расстрелян Ч. К. в сентябре, как и шофер в. кн. Борзков.

Служащий «Королевских номеров» Кобелев показывал, что за великим князем предписывалось следить «старым служащим» в номерах, о чем с них взяли подписку за два дня до приезда Михаила Александровича. Кобелев обязан был каждый день записывать на листке бумаги все, что он замечал, и передавать коменданту. Вся гостиница была полна сыщиков из Ч. К., ни шагу Михаил Александрович не мог сделать, чтобы его кто-либо издали не сопровождал.

Прап. Корсуновский даже имел при себе «документ», составленный Мясниковым: «Комитет спасения династии Романовых и родины уполномачивает Корсуновского спасти вел. кн. Михаила Александровича по известному ему плану. Комитет просит его высочество (вероятно, в подлинном документе тех дней этот титул писался бы с большой буквы) следовать всем указаниям Корсуновского». Письмо это было вручено вел. кн. Корсуновским 24-го во время обычной прогулки М. Ал. на берегу Камы. Итак, М. Ал. был предупрежден. Между тем свидетели, присутствовавшие при увозе (старый номерной Кобелев и владелец магазина уральских камней Куруминов, живший также в «Королевских номерах»), одинаково показывали, что Мих. Ал. сопротивлялся увозу и пытался говорить по телефону. Куруминов показывал: «31 мая между семью и девятью часами вечера мы играли в карты и вдруг услышали шум в коридоре. Мы все выбежали и увидали следующую картину: около великого князя стояло несколько вооруженных револьверами человек и шумно с ним объяснялись. Михаил Александрович отказывался за ними следовать, требуя ордера совдепа. Они ему отвечали, что никакого ордера не нужно – они сами-де начальство, и грозили взять его силой. Один стоял у телефона с револьвером в руках… Вдруг один из пришедших вплотную подошел к великому князю и стал ему что-то шептать на ухо. Вел. кн. удивленно на него посмотрел, с секунду поколебался, взглянул на Джонсона и пошел к себе в номер. Кобелев добавляет, что Михаил Александрович, взяв шляпу, вышел. Джонсон стоял в нерешительности. Видно было, что он в чем-то сомневался. Наконец, все тронулись и, усевшись в двух экипажах, выехали. В это время стало уже темнеть…»