Юрий Жуков - Сталин - операция «Эрмитаж»

Все эти предметы когда-то были найдены в Иране, затем они попали в частные собрания князей Юсуповых, графов Строгановых, что и могло привести к ошибке (возможно, сознательной) в требовании «Антиквариата»: мол, сасанидское серебро «прибыло из провинции», находится всего лишь «на хранении». В конце XIX века все эти предметы соединились под прозрачным стеклом витрин торжественных залов Эрмитажа, где им только и следовало находиться.

Еще более ценной (прежде всего для науки) была коллекция золотых изделий, характеризующих культуру скифов – ираноязычных племен, в эпоху античности обитавших на степных просторах Северного Причерноморья от берегов Азовского моря до устья Дуная. Они оставили после себя погребальные курганы, некоторые из которых – Чертомлыкский, Солоха, Куль-Оба, Майкопский, Келермесский – стали всемирно известны благодаря раскопкам русских археологов. Во второй половине XIX века им посчастливилось обнаружить там великолепные изделия древних греческих и скифских мастеров. Гребни и фибулы, браслеты и серьги, височные подвески и ожерелья, сосуды, блюда и чаши, оружие и фрагменты конской сбруи, орнаментированные в так называемом зверином стиле или украшенные чеканными жанровыми сценами, позволили ученым отчасти воссоздать и облик исчезнувшего народа, и образ его жизни.

Такого рода вещи уникальны по своей сути. Кроме того они имеют высочайший художественный уровень и почтенный возраст: от 17 веков для сасанидского серебра до 26 – для скифского золота. Потому и восстали решительно сотрудники Эрмитажа против кощунственных, с их точки зрения, покушений «Антиквариата» на бесценные сокровища – восстали впервые все без исключения. В акте, составленном в декабре 1930 года по распоряжению Леграна, Тройницкий и молодая заведующая отделом Запада Т. Л. Лиловая безапелляционно отметили: «В Скифском отделе золота и серебра немузейного значения не обнаружено» [161]. Несколько позже уже сам Легран, обращаясь к начальнику Главнауки И. К. Лупполу, столь же требовательно писал:

«Я Вам неоднократно докладывал, что считаю величайшей и непоправимой ошибкой выделение Сасанидского серебра на экспорт. Обесценение наших восточных собраний – неизбежное, если мы допустим это покушение „Антиквариата“ – уничтожит последнее и единственное теперь (после того, что испытало наше собрание картин) основание, дающее нам право занимать место в ряду мировых музеев. Я бы хотел обойтись без этой формулы, которая, к сожалению, успела стать сакраментальной фразой, но здесь ее нечем заменить.

Я не согласился допустить «Антиквариат» к составлению списков до выяснения в Наркомпросе принципиального вопроса о том, является ли допустимым вообще расширение экспортных операций «Антиквариата» за счет ценностей Восточного отдела, которые одни лишь и поддерживают в настоящее время мировую репутацию Эрмитажа в целом. Очень прошу Вас срочно поставить этот вопрос в Наркомпросе и дальнейших инстанциях и добиться соответствующего ограничения антиквариатской экспансии.

До ваших указаний я буду строго держаться занятой позиции, несмотря на то что она грозит и новыми осложнениями с «Антиквариатом», и, быть может, новым обращением его в областную контрольную комиссию, на этот раз уже с жалобой не на Капман (сотрудника Эрмитажа, секретаря местной партячейки. – Ю. Ж. ), а на меня, но иных способов поведения в моем распоряжении нет» [162].

Как ни странно, но на этот раз Главнаука не поддержала «Антиквариат», как прежде. Даже Бубнов, обязанный решением Политбюро делать все для выделения на экспорт произведений искусства из музейных фондов, не использовал своих прав наркома, административной власти над подчиненными – он признал правоту директора музея и не стал вмешиваться.

Однако победа далась нелегко. Сотрудникам Эрмитажа все же пришлось отчасти компенсировать «потери» внешторговцев, которым пришлось передать: восемнадцать средневековых свитков Торы; разнообразное западноевропейское оружие XVI – XVII веков; византийские золотые ювелирные изделия; фарфор конца XVIII – начала XIX века отечественных мануфактур; картины западноевропейских живописцев преимущественно XVIII века из поступивших в Эрмитаж только в начале 1920-х годов собраний Семенова-Тян-Шанского, Юсупова, Горчакова, некоторых иных.

Более значительными оказались утраты, понесенные отделом нумизматики. Ему в начале 1931 года пришлось передать Советской филателистической ассоциации, торговавшей как внутри страны, так и за ее пределами, почтовыми марками и бонами (бумажными денежными знаками, главным образом печатавшимися на территории бывшей Российской империи в годы революции и Гражданской войны), значительную – свыше 16 тысяч штук – партию монет. Среди них имелись довольно редкие, античные, чеканенные в Сиракузах, Афинах, Пантикане, Македонии, Армении, Иудее; встречавшиеся значительно чаще римские и восточные; западноевропейские – от Средневековья вплоть до XX века; наконец, интересные своей полнотой коллекции монет древнерусских княжеств, а также новгородские гривны.