Руслан Скрынников - Сибирская одиссея Ермака

Смена династий в Сибирском «царстве» сопровождалась смутой. Несколько лет Кучум вел кровавую борьбу с непокорной знатью и с племенными князьками, прежде чем добился от них покорности. Местное население не сразу свыклось с переменой. Оно видело в Кучуме завоевателя и узурпатора и повиновалось ему, как заметил еще А. Н. Радищев, «.из одной только боязни, как то бывает всегда в завоеванных землях».

Кучум окружил себя отрядами, приведенными из Средней Азии либо набранными в Ногайской орде. Бухара была центром мусульманства, и Кучум, явившись в Сибирь из Бухары, стал усиленно насаждать там ислам. Покровитель Кучума Абдулла трижды отправлял в Кашлык мусульманских шейхов и сеидов в сопровождении бухарских воинов. Незадолго до похода Ермака в Сибирь прибыл Шербети-шейх, а с ним 100 всадников. К тому времени ислам приняла одна лишь татарская знать.

Завладев Сибирью, Кучум стал готовиться к войне с Россией. В Москве вскоре узнали о его враждебных намерениях. Царь Иван писал на другой год после победы Кучума: «Хвалитца деи сибирской салтан Ишибаны (Кучум Шейбанид) итти в Пермь войною».

Опричнина надолго поглотила все помыслы царя. Прошло пять лет, прежде чем он вспомнил об утраченной сибирской дани. Опасаясь коварства Кучума, земский Посольский приказ не стал посылать в Сибирь посла. С царским письмом в Кашлык выехал пленный татарин Апса, освобожденный из пермской тюрьмы.

Кучум не пожелал направить в Москву посланника и велел захватить в плен троих пермяков. Двое из них были задержаны в Кашлыке, а третий послан на подводах в Пермь с вестью о том, что Кучум готовит послов.

Письмо Кучума вызвало гнев Ивана. Хан соглашался признать белого царя своим братом старейшим, но ни словом не упомянул о прежней дани. Кучум не искал покровительства Москвы, и его слова звучали как вызов. \И ныне похочешь миру,- писал Кучум,- и мы помиримся, похошь воеватися, и мы воюемся».

Расчетливый политик, Кучум внимательно следил за развитием событий в Восточной Европе. Весть о нападении отборной турецкой армии на Астрахань вызвала ликование при его дворе. Но турки понесли тяжелое поражение, и надежды уступили место унынию. Тем временем с юга Сибирскую орду стали теснить калмыки. Под давлением обстоятельств Кучум стал искать мира с Россией и в 1571 году послал в Москву дань в 1000 соболей. Его посол Таймас вручил «крестьянскому белому царю» грамоту от «Кучума богатыря царя». Московский Посольский приказ передал суть обращения хана следующим образом: «Да послал о том, чтобы царь и великий князь взял в свои руки, а дань со все Сибирские земли имал по прежнему обычаю».

Земские дьяки поспешно изготовили грамоту, запечатанную золотой царской печатью. Она начиналась словами: «Сибирские начальнику Кучюму-царю милостивое слово». К грамоте приложили текст присяги. Кучум должен был запечатать ее печатью, а его мурзы -«лучшие сибирские люди»- скрепить своими подписями. Посол Третьяк Чебуков должен был привести к присяге Кучума и всю Сибирскую землю.

Но Чебукову так и не суждено было добраться до Кашлыка. События развивались в неблагоприятном для России направлении, и Кучум, вероломно нарушив мирное соглашение с Москвой, вновь бросил вызов царю. Он не предвидел того, что затеянная им война с Россией будет гибельной для него и что самое жестокое поражение нанесет ему горстка вольных казаков с их предводителем Ермаком во главе.

Шли годы. Превращались в руины цветущие города, победы сменялись поражениями. В неотвратимой череде событий проходила человеческая жизнь.

За спиной у Ермака было сорок прожитых лет. Цветущая пора прошла безвозвратно. Виски у атамана поседели, лоб перерезали глубокие морщины. Черты лица остались прежними, но стали грубее и резче. Морщины и шрамы говорили о жизни, прошедшей в труде и боях.

Прежнее оживление жизни, переполнявшее молодого Ермака, уступило место спокойной уверенности. Десять лет Ермак носил атаманский чин. Усвоенная привычка власти сквозила во. всем: в гордой осанке, степенных манерах, неторопливой речи, в твердости, то и дело преображавшей его голос.

Среди «черни» и голытьбы Ермак выделялся тем, что не допускал никакой небрежности в одежде. Впрочем, привычку к простому одеянию он сохранил даже после того, как стал «домовитым казаком».

К сорока годам Ермак не успел сделать ничего такого, что прославило бы его имя. Старотельные московские летописцы, подьячие приказов, случалось, поминали и простых казаков, подавших важную весть с поля, либо вовремя занявших переправу или оказавших другую услугу воеводам. Атаман Ермак известен был разве что в своей округе на нижней Волге.