Томас Карлейль - Французская революция, Бастилия

Не переставая звучат в церквах органы, поднимают раку святой Женевьевы - но все напрасно. Вечером на богослужении присутствует весь двор во главе с дофином и дофиной. Священники охрипли от сорокачасового повторения молитв, во всех церквах непрерывно звучат органы. И вдруг (какой ужас!) собираются тучи, становится черным небо, начинается буря: грозовые разряды заглушают звуки органа, вспышки молний затмевают свет свечей на алтаре, мощные потоки дождя низвергаются на город. Вот почему, читаем мы, большинство расходится после службы, "почти не разговаривая друг с другом, погруженные в глубокую думу (recueillement)"

Так продолжалось почти целую неделю после того, как уехала Дюбарри. Безанваль говорит, что все общество с нетерпением ожидало, que cela finit (чтобы это поскорее кончилось), когда бедный Людовик покончит счеты с жизнью. И вот на календаре 10 мая 1774 года. Сегодня он близок к тому.

Вот дневной свет падает наконец и на вызывающую у всех отвращение постель умирающего, но у тех, кто находится возле нее, свет давно померк в глазах, и они не замечают разгорающегося дня - тягостны эти последние часы, так колодезное колесо медленно, со скрипом поворачивается на своей оси, так загнанный боевой конь, хрипя, приближается к цели. Дофин и дофина стоят в своих покоях одетые, готовые в дорогу - грумы и конюхи в сапогах со шпорами ждут лишь сигнала, чтобы умчать их из зачумленного дома [60]. Чу! вы слышите грохот, раздавшийся из стоящего напротив, через дорогу, Oeil de Boeuf, "грохот ужасный и совершенно похожий на раскаты грома". Это весь двор, как один человек, бросился на колени, давая обет верности новым самодержцам: "Да здравствуют их величества!" Итак, дофин и дофина - король и королева! Обуреваемые сложными чувствами, в слезах, они падают на колени и обращаются к богу: "О боже! Направь, защити нас! Мы так еще молоды, чтобы царствовать!" Да, да, они правы - они в самом деле слишком молоды.

Итак, "грохот, совершенно похожий на раскаты грома", был грохотом пробивших Часов времени, известивших, что старая эпоха закончилась. То, что было Людовиком, теперь всеми покинутый, отвратительный прах, отданный в руки "каких-то бедняков и священников церкви Chapelle Ardente" [62], затем "положенный в двойной свинцовый гроб и залитый винным спиртом". А новый

Людовик мчится в этот яркий летний полдень по дороге в Шуази [63], и глаза его еще не просохли от слез, но вот монсеньер д'Артуа [64]неправильно произносит какое-то слово, вызывая общий смех, и плакать больше не хочется. О, легкомысленные смертные, не напоминает ли ваша жизнь менуэт, который вы танцуете на тонком слое льда, отделяющем вас от бездны!

Власти понимают, что устраивать слишком уж торжественные похороны не надо. Безанваль считает, что похороны были самые простые. Вечером 11 мая из Версаля выехали похоронные дроги, сопровождаемые двумя каретами (одну из которых занимал церемониймейстер и с ним еще несколько

дворян, другую - версальские духовные лица), двадцатью пажами верхом и пятьюдесятью грумами с факелами, причем без всякого траура. Процессия движется крупной рысью, не убавляя шага. Среди выстроившихся по обеим сторонам дороги в Сен-Дени [65]парижан находятся остряки, которые, "давая волю своему истинно французскому остроумию", советуют ехать еще быстрее. Около полуночи своды Сен-Дени принимают свою дань: никто не проливает слез, кроме презираемой им дочери, бедняжки Loque, монастырь которой находится неподалеку.

Поспешно опускают гроб в могилу и быстро его закапывают. Кажется, с ним погребена и эра греха, позора и тирании. Смотрите, наступает новая эра, и эта будущая эра затмит своими яркими лучами постыдное прошлое.

Перефразировав афоризм Монтескье [67]: "Счастливы народы, чьи летописи производят скучное впечатление", один философ, любитель парадоксов, сказал так: "Счастливы народы, у которых отсутствуют летописи". Быть может, как ни опрометчиво выглядит это высказывание, в нем все-таки содержится крупица истины? Ведь сказано же в Писании: "Молчание от Бога". И нисходит с небес, добавим мы, вот почему во всем, что ни есть на Земле, содержится своего рода молчание, которое не выразишь никакими словами. Рассмотрим же это суждение хорошенько: вещь, событие, о которой или о котором говорят или что-то написано, не есть ли во всех случаях своего рода срыв, своего рода нарушение непрерывности? Ведь даже когда происходит какое-то радостное событие, оно все-таки несет с собой изменение, несет с собой убыток (хотя бы активной силы) - так было всегда, и раньше, и теперь, - оно несет с собой нерегулярность, несет с собой своего рода заболевание. Сохранять смиреннейшее упорство, настойчивость - вот в чем наше счастье, а не вывих, не деформация, которых, разумеется, надо избегать.