Николай Костомаров - Мазепа

Пасек, личный недоброжелатель Мазепы, говорит, что именно после этого происшествия он покинул навсегда Польшу от стыда. Но летопись Величка, сообщающая между прочим, что Мазепа поступил ко двору Яна-Казимира уже после того, как обучался в Киеве риторике, а потом где-то философии и при своих природных способностях получил всестороннее образование («яко был беглец во всяких речах»), говорит, что Мазепа оставил придворную службу тогда, когда король Ян-Казимир предпринял поход с войском налевую сторону Украины под Глухов и на пути остановился в Белой Церкви, следовательно, в конце 1663 года. Здесь Мазепа отклонился от войска короля и остался при своем старом отце, жившем в своем имении, в селе Мазепинцах. Когда Павло Тетеря, считавшийся с польской стороны козацким гетманом, убежал в Польшу, а козацким предводителем стал Петро Дорошенко, Иван Степанович Мазепа пристал к последнему и тотчас обратил на себя его внимание своими способностями и ловкостью («для своей росторопности и цекавости»). Сперва он сделан был ротмистром гетманской надворной компании, потом получил чин писаря. Будучи у Дорошенка, Мазепа вступил в брак с богатою вдовой Фридрикевич, у которой от первого брака был сын по имени Крыштоф. Брак этот совершился в Корсуне. Нам неизвестно, какое имя носила его жена по родителям, но она была родственница прилуцкому полковнику Горленку.

Дальнейшие события жизни этого человека — его первое прибытие в Переяслав к гетману Самойловичу в качестве посла от Дорошенка, его посылка в Турцию с невольниками, когда он был схвачен на дороге запорожцами, его отправление в Москву, где он, действуя во вред Дорошенку, сумел подделаться в доверие московским боярам, его многолетнее пребывание при гетмане Самойловиче сперва в звании войскового товарища, потом в чине генерального асаула, наконец, его интриги, употребленные им перед всемогущим временщиком князем Василием Васильевичем Голицыным для погубления гетмана Самойловича, — все это изложено в нашем сочинении «Руина», напечатанном в Вестнике Европы в 1879—1880 годах, сочинении, которого непосредственным продолжением должна признаваться настоящая монография.

По низложении Самойловича (20 июля 1687 года) назначен был день 25 июля днем избрания нового гетмана. Накануне, 24 числа июля, перед вечером несколько великорусских полков и стрельцы по приказу князя Голицына двинулись на широкую ровную возвышенность, господствующую над рекою Коломаком близ козацкого стана. Они разбили царский шатер во ста саженях от стана, поставили около шатра стулья и скамьи, а перед самим шатром — небольшой столик, покрытый ковром.

На другой день, 25 июля, около 10 часов утра вышел туда главнокомандующий князь Василий Васильевич Голицын с боярами, а за ними следовали великорусские ратные силы разрядов Рязанского и Новгородского. Разом с ними понесли «клейноты» (знаки гетманского достоинства): бунчук, булаву и царское знамя. Толпы Козаков — конных в 800 человек и пеших в 1200 — приблизились к шатру. Из них вызвано было несколько знатнейших чиновных особ, и они, вслед за боярами, отправились в походную церковь, куда понесли и гетманские «клейноты». В этой церкви совершено было архимандритом, протопопом и священниками непродолжительное молебствие с освящением «клейнотов». После того все вышли из церкви. Клейноты положены были на столе перед шатром, поставили там образ Всемилостивого Спаса, положили крест и Евангелие. Боярин князь Василий Васильевич Голицын стал на скамью и возвестил козакам, что по их челобитью цари и великие государи прислали свой милостивый указ, чтоб Ивану Самойловичу гетманом у них не быть, а на его место избрать другого, кого они, старшины, и все войско излюбят и вольными голосами изберут. Затем была прочтена дьяком царская грамота в таком же смысле.

Козаки крикнули: «Рады за великих государей умирать и кровь свою проливать и в подданстве у них желаем быть вечно».

«Козаки! — сказал Голицын, — по вашему извечному обычаю, изберите себе гетмана вольными голосами, объявите, кого желаете избрать гетманом».

Несколько минут было тихо. Наконец, стоявшие ближе произнесли имя Ивана Мазепы. Они, конечно, знали, что могущественный временщик расположен к нему и желает доставить ему гетманское достоинство. Имя это стало быстро произноситься и по задней толпе. Немногие голоса произнесли было имя обозного, Василия Борковского, но его тотчас заглушили крики: «Мазепа, Мазепа, нехай, буде гетман!» Мазепа, с его изумительным умением влезать всем в душу, успел уже расположить к себе многих, независимо от того, что большая часть готова была признать его гетманом, зная, что того хочет Голицын.