Юрий Мухин - По повестке и по призыву . Некадровые солдаты ВОВ

Я просто растерялся, но отец моментально вскочил, подхватил стоящую у сарая штыковую лопату и, держа ее, как винтовку, бросился к Петру, целясь лезвием лопаты ему в лицо. Тот заметался, но тут и я вспомнил, кто такой и зачем нужен. Мы отобрали ножи почти без потерь, я лишь слегка порезался, но бить лежащего Петра отец не дал, хотя адреналин у меня в крови настойчиво искал выхода. Слегка поврежденного Петра забрала у нас его жена, которая каким-то образом тоже оказалась тут. Видимо, на Петра очень повлияло то, что он увидел отца совсем не таким, каким предполагал увидеть. В любом случае больше на нашей улице его не видели.

Та мерзость, которая сейчас властвует в прессе и на телевидении, заплевала все наше прошлое. Расхожим до тошноты стало издевательство над популярным в свое время высказыванием: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Но надо вспомнить детство и посмотреть на сегодняшний день, чтобы тошнить перестало, чтобы понять смысл этого изречения. Да, спасибо! И товарищу Сталину тоже. Но в основном моему отцу, у которого товарищ Сталин работал вождем. Вспоминая свое детство и юность, я пытаюсь найти то, что тогда мне очень было нужно, но чего у меня не было. И не нахожу ничего такого, чего не было, и о чем можно было бы хоть чуть-чуть пожалеть.

Чего мы не получили от своих отцов? Образования? Нет! Что-что, а образование у нас было лучшим в мире. Не только всем доступным, но и лучшим. И, кстати, гораздо лучше нынешнего. Как-то мы с женой по телевизору случайно посмотрели кусочек молодежной передачи с каким-то очередным гениальным шоуменом. Он задал вопрос девочке-подростку о стихосложении, и она ему дала правильный ответ: «Амфибрахий». Бедный шоумен даже закудахтал от удивления — такая маленькая, а такое умное слово знает! Мы с женой только переглянулись: «Придурок! Ведь этому же в школе учат». Жена кончала сельскую украинскую школу, я — русскую городскую, бог знает когда. Мы технари, мы уже не помним точно, что такое амфибрахий, анапест или дактиль, но помним, что эти слова относятся к размерам стихотворной стопы. Чему же удивляться, что это слово помнит школьница? Что же у тебя, придурка, за образование? Неужели уже западное? В то время в школе нас учили. Над нами не делали экспериментов, у нас были учебники, написанные еще для царских гимназий, нас просто учили. И за это наши учителя пользовались у всех глубоким уважением. И по праву.

У нас тогда действительно было всеобщее среднее образование (и высшее — тоже), а не раздача аттестатов зрелости всем лентяям и придуркам, достигшим 17 лет.

До 7-го класса в каждом классе у нас было 3–4 второгодника — за красивые глаза или для отчета никого в очередной класс не переводили — в этом вопросе учителя были независимы. Желающих учителя учили очень хорошо, учили и в классе, и вне класса. (Мои школьные учителя, кстати, в подавляющем числе были евреи по национальности, на что мы не обращали внимания.) Неспособных или ленивых доводили только до 7-го класса, а то и раньше переводили в ПТУ (тогда — ФЗУ). С 8-го по 10-й класс второгодников не было, таких просто отчисляли из школы. Поэтому окончившие 10 классов действительно знали и понимали то, что им полагалось знать по программе. Учителя не любили тех, кто зубрил, учили думать.

Дисциплина тоже была высокой, хотя учителя нас и пальцем не трогали — этим занимались родители, которые тогда понимали, зачем они нужны детям. Надо сказать, что четверка по поведению за неделю была хуже, чем двойка за диктант или сочинение. Процесс получения знаний уважали и дети, и учителя, и родители.

Чтобы закончить с темой воспитания, подчеркну, что и родители, и школа, и общество, и даже, если уж на то пошло, улица тренировали подростка в одном — сначала делать то, что надо, а уж потом то, что хочется. Это принцип воспитания, и этот принцип понимался большинством. Но вернемся к обучению.

Как-то в составе маленькой делегации я попал в ЮАР в числе, может быть, первых чисто советских людей — не эмигрантов, не предателей. Перед отъездом вице-президент принимающей нас фирмы давал нам ужин, но приехал на него слегка поддатый с другого мероприятия. Извинился, но тем не менее еще поддал и стал откровенным, как может быть откровенным западный человек, когда перепьет и забудет, что ему надо показывать себя счастливым и улыбаться на 32 зуба.

Оказалось, что всю поездку мы находились под своеобразным «колпаком». Где бы и по какому случаю мы ни встречались с южноафриканцами — на переговорах ли, за обедом л и, — те люди, что были с нами на этих мероприятиях, на специальных собраниях своих фирм делали подробнейший доклад о том, о чем мы говорили. «Даже все твои застольные анекдоты, Юра, пересказывались. Но поразил нас уровень вашего образования. Мы не догадывались, что оно может быть таким!» — сказал осоловевший и озадаченный бур.