Леонард Котрелл - Во времена фараонов

Во время царствования Эхнатона все эти условности были отброшены. Очевидно, по указанию самого фараона — ибо кто другой мог сломать столь глубоко укоренившиеся традиции? — художники начали изображать то, что видели собственными глазами. Они перестали угодливо скрывать физические недостатки. Если человек был тучен и стар, его уже не изображали стройным юношей, какой бы пост он ни занимал. Сам фараон, по-видимому, не отличался физическим совершенством. У него был большой живот, чрезмерно удлиненная голова и слишком вытянутая шея. Все эти особенности, включая неестественную женственность, на которую обратили внимание современные специалисты, художники запечатлели достоверно, повинуясь приказу Эхнатона. Он позволил Нефертити занять равное место рядом с собой и — что было еще более революционным жестом — разрешил художникам изображать себя в самой естественной и интимной обстановке: здесь он сидит с ребенком на коленях, а здесь даже целует свою жену.

На кратчайшее мгновение истории — всего на каких-нибудь семнадцать лет из тысячелетий! — бог сошел с пьедестала и превратился в человека.

Наши ослики преодолевали последние метры пологого склона в тени пальмовой рощи, за которой начиналась озаренная испепеляющим солнцем песчаная равнина. К югу не было ничего, кроме щебня, пыли и кучи глинобитных развалин и черепков — остатков раскопок, которые велись здесь более полувека. Глаз постепенно различал в этом хаосе контуры фундаментов и широкую центральную улицу — Сиккит-ес-Султан. Когда-то она пересекала столицу Эхнатона. Ослы остановились. Один из гаффиров поднял ружье и выпалил в воздух. Далекие скалы ответили эхом. Наступила тишина. А затем из черного зева на высоком склоне холма выступила неясная в знойной дымке голубоватая фигура — гаффир из охраны гробниц. Грохнул ответный выстрел, и его эхо раскатилось над всей песчаной равниной. Главный инспектор повернулся ко мне с улыбкой и сделал широкий жест рукой.

— Город Атона, — сказал он.

На темной извилистой полоске между рекой и холмами покоятся наполовину погребенные руины священного города Эхнатона. Если не считать римского лагеря и одной-двух арабских деревушек, никто не занимал этого места с тех пор, как Тутанхамон перенес свой двор обратно в Мемфис. Город Ахетатон возник, расцвел и был покинут всего за одно поколение.

Ветер хлещет в глаза, блики от марева над раскаленным желтым песком ослепляют. Ослики застревают в песке, когда мы сворачиваем вслед за главным инспектором на север.

— К Северному дворцу! — объявляет он мелодраматическим голосом.

Но я-то знаю, что в лучшем случае увижу только жалкие глинобитные стены. Неужели я сошел с ума, чтобы забраться в такую даль ради подобной малости? Но тут кое-что приходит на память. Северный дворец… О чем это рассказывал мне Г. У. Фейермен в Каире — тот самый Фейермен, который вел раскопки в Амарне вместе с Пендлбери перед самой войной и заразил нас своим энтузиазмом?

Я нащупал в кармане скомканный листок с заметками и чертежами, которые он набросал для меня. Северный дворец был предназначен для празднеств и развлечений, а рядом находился особый дворец, куда царица удалялась после размолвки с фараоном. Теперь я вспомнил, и, пока мой ослик пробирается между ям и куч, я воссоздаю в памяти последние годы жизни Эхнатона и все интриги, последовавшие за его смертью.

С самого начала царица Нефертити, видимо, целиком приняла новую веру. Эхнатон любил свою красавицу-жену, и ее влияние на его чувствительную натуру было велико. Подобно своей матери, царице Тии, она занимала равное место с царственным мужем на его памятниках и надписях. По правде говоря, женское влияние при дворе Эхнатона было даже сильнее, чем при дворе его отца, Аменхотепа III. Пендлбери подметил одну любопытную деталь: если скульптуры предыдущих царств изображают фараона как бы идущим, а царицу всегда стоящей, то в Амарнский период все наоборот. Нефертити и ее дочери — у Эхнатона не было сыновей — изображаются идущими, а фараон стоящим. На рельефе, где фараон приносит жертвы в храме Атона, рядом с ним стоит Нефертити и потрясает звенящим систром . [20] Систр — древнеегипетский музыкальный инструмент. И там, где фараон награждает придворных, присутствует царица со своими дочерьми и вручает Эхнатону золотые ожерелья, которые он жалует своим приближенным.