Среди гостей были Хевурд-старший, Горслей, управляющий Троицкого золотопромышленного общества, Шпак, Иван Степанов, высокий бородач Роман Шерстобитов, Матвей Буянов с сыном Родионом, станичный атаман Гордей Севастьянович Турков.
Василий и Кодар, решивший примириться со своими врагами и поэтому принявший приглашение, подходили к юрте последними.
- Я уже, Василий, шибко по-русски читаю, - говорил Кодар. - Книги, что ты мне дал, прочитал все. Тот, кто их писал, наверное, был такой же умный, как ваш акын Пушкин.
Кондрашов улыбнулся.
- Понравилось? Значит, понятно пишет?
- Когда читал, думал, что из родника в жаркий день свежую воду пью, ответил Кодар.
- А Пушкина тоже любишь? - спросил Василий.
- Тоже. Наш Абай переложил стихи Пушкина на язык простого народа. Разве ты не знаешь песни Абая?
О знаменитом казахском поэте Василий немного слышал от ссыльных. Он стал подробно расспрашивать Кодара. Разговаривая, они остановились неподалеку от юрты.
- Я никогда не видел Абая, но много знаю его песен, - сказал Кодар. Однажды в степи, далеко отсюда, мы со старым Тулегеном увидели большое скопление народа. Когда подъехали ближе, услышали громкие крики и плач. Тулеген склонил голову и сказал: "Ушла на небо чья-то душа... Если ты голоден, то скачи к дому, в котором идут поминки..." Это у нас есть такая поговорка. Мы поскакали. Я этого никогда не забуду. - Кодар замолчал, снял тюбетейку и, широко раскрыв задумчивые, увлажненные глаза, посмотрел на небо... Помолчав, снова заговорил, горячо и проникновенно: - Человек, который имеет хорошее сердце, переживет любую беду. Он не набросится на человека, как степной волк на овцу, не станет пить чужую кровь. А наши старшины и баи все хотят чужой крови. Так говорил Абай. Так в тех книжках написано, что ты мне дал. Абай учил народ, как надо лучше жить, а старшины зарезать его хотели, убить... Много я узнал в тот день. Когда мы подъехали ближе, люди шумели, как река... Мы попали на поминки... Это было около Чингисских гор. Там зимовал род Абая, там теперь и могила. Вечером я сидел у костра и ел мясо. Думы мои были такие, что мясо казалось не сладким. Я по порядку вспомнил всю свою жизнь. На небе тогда блестели звезды, кругом слышались негромкий разговор и печальные песни, которые оставил своему народу Абай. Я тогда сказал себе: "Кодар, пусть у тебя будет такое же сердце, как сердце похороненного сегодня человека..." А у него было сердце батыра. До этого у меня, наверное, было немножко волчье сердце... На другой день я впервые не покорился моему другу и учителю Тулегену и поступил по-своему. Я тогда решил прекратить бродячую жизнь и вскоре откочевал на свою родину. Мне шибко хотелось учиться, сделать добро людям. Все добытые на скачках деньги я роздал беднякам. Сам начал складывать песни и пел их один в степи... У нас ведь так говорят: "Каждый ребенок болеет от рождения всеми детскими болезнями, а начиная подрастать, болеет стихами..." Теперь я открываю книгу, и книга говорит со мной, как живой человек. Где бы я ни был, что бы я ни делал, я всегда вспоминаю Абая. А когда читаю по-русски, я вспоминаю тебя и сто раз говорю тебе спасибо. Ты для меня больше, чем брат...
В это время в дверях показался Мирза, приглашая задержавшихся гостей, помахал им рукавом чапана.
Василий молча пожал руку Кодару, и они вместе вошли в юрту. Гости осматривали богатое убранство юрты и тихо разговаривали. Одна из жен Жумагула, видимо самая красивая, позванивая серебряными, украшавшими ее грудь монетами, брала наложенные на сундуках подушки и кидала их для гостей на бухарский ковер.
На широкой скатерти шумел самовар, вокруг были расставлены чашки. Гостям подали до блеска начищенные кумганы и медные тазы. Все по примеру хозяина неторопливо вымыли руки и приступили к чаепитию. А когда принесли кушанья, в те же чашки разлили вино и водку. Задымился в больших деревянных блюдах бешбармак. Перед гостями на тарелках лежали серебряные вилки.
Тарас Маркелович, отодвинув тарелку, стал засучивать рукава. Посматривая на улыбающегося хозяина, сказал:
- Наши предки всегда уважали обычаи других народов.
- Хорошие говоришь слова - это приятно слышать хозяйскому уху, спасибо, - вытирая полотенцем сальные руки, отозвался Жумагул.
Кондрашов тоже последовал примеру Суханова. Отказались от приборов Роман Шерстобитов и атаман Турков.
- Я хоть и старовер некрещеный, из дупла лыком тащенный, а все равно грешу, люблю, уважаю мясцо ручкой взять, - сбалагурил Буянов, выбирая на блюде кусок пожирнее.
Читать дальше