П.Н. Милюков мог страстно утверждать в своих превосходных исторических книгах и ярких политических речах, что «Россия есть тоже Европа», но уже на третий день февральской революции он признал (см. его мемуары), что начавшаяся революция уникальна и неуправляема. Строго говоря, с этих дней и до конца своей жизни П.Н. Милюков только и убеждал своих читателей и слушателей в том, что «Россия — не совсем Европа». Разумеется, опасность «бесплодного метания между самоуверенным почвенничеством и рабской зависимостью от западных идей» грозит каждому исследователю. Но столь быстрое отрезвление — случай, воистину, уникальный.
Кадеты проиграли свою партию с самого начала. Ошибочным было отбросить предшествующий режим слишком стремительно и положиться (конечно же, ради гарантий необратимости перемен) на гораздо менее ответственных за судьбы страны социалистов разных мастей. Кадеты уже через несколько дней после февральского переворота ощутили, что одновременное исчезновение царского бюрократического аппарата и деморализация армии лишают новое правительство двух главных рычагов, способных обеспечить жизненно важную преемственность.
Что же говорить о социалистических борцах за «войну до победного конца»? Их отождествление себя с социальными устремлениями русского народа выбивало всякую почву из-под политики блока Запада. Русским народным массам воистину трудно было доказать, что «реакционные» Центральные Державы принципиально отличаются от «прогрессивного» Запада. Керенский и его соратники опирались на химеры, когда верили, что можно гнать солдат на смерть, одновременно призывая и врагов и союзников, и Берлин и Париж — Лондон к социальному обновлению, необычному альтруизму и многому другому, никому, кроме социалистов, не очевидному. Призыв ко всем народам взять судьбу в свои руки (провозглашенный задолго до Ленина) уже был триумфом самопоглощения.
Милюков проиграл свое дело, когда под угрозой социалистов включил в официальное заявление Временного правительства двусмысленно звучавшее обращение ко всем державам использовать все возможности для достижения мира. Министр разъяснял послам, что это чисто декларативное заявление, сделанное под давлением политических партнеров по правительству. Но социалистам ничего уже не нужно было объяснять — они увидели в действиях лидера кадетов измену их справедливой и прекрасной позиции. В результате созванная социалистами массовая демонстрация политически убила последнего подлинного друга Запада в правительстве России.
Если оценивать ситуацию с внутренней точки зрения, то Временное правительство обязано было заключить перемирие с Центральными державами не далее как весной 1917 года. В конечном итоге союз с Западом, как это ни парадоксально, можно было спасти только отступая от этого союза в начале апреля 1917 года (когда вступление в войну Америки практически лишило Германию шансов на победу). Петроград, возможно, смог бы «купить» согласие Запада тем, что обязал бы немцев не выводить войска с Востока. Тогда в правительстве России еще оставались бы лидеры, настроенные абсолютно прозападно. Их отказ от Стамбула и пр., от Лондонского соглашения 1915 года мог бы показать серьезность их намерений. Но живая артерия между Россией и Западом перерезана не была бы.
Возможно, Милюкова и прочих западников мог спасти, если не мир на фронте, то отказ от активных операций. Они должны были понимать, что лишенная национальных целей бойня деморализует самый важный элемент общества — семнадцать миллионов военных. Если политики Временного правительства решились раскачивать лодку России в бурном океане войны, они должны были более трезво оценить направление своего движения. К сожалению, лучшие сторонники союза России с Западом встали на путь самоубийства, решив, что Россия согласится одновременно признать фальшь части прежних идеалов, сохранив желание умирать за вторую часть.
И уже совсем полным поражением Запада в России было принятие после мая 1917 года новым Временным правительством формулы «Мир без аннексий и контрибуции на основе национального самоопределения». Приняв этот лозунг и обещая одновременно наступление на фронте, группа Керенского обрекла себя, а вместе с собою и дело Запада на Востоке.
Фактически Временное правительство потеряло под собой почву уже в июле 1917 года, когда, провозгласив своими целями «демократический мир» и «демократизированную армию», оно бросило эту армию в последнее совместное с Западом наступление. Призрак 1792 года, героика Вальми витали над ними. Согласно учебникам новая революционная армия должна была обрести новый дух и победить косного реакционного врага. В жесткой русской реальности «революционная военная доблесть» стала наименее привлекательным понятием и Временное правительство зря искало Бонапарта. Талантливый адвокат Керенский был им менее всех, что было впоследствии так жестоко и убедительно доказано.
Читать дальше