Между тем немецкие власти после безрезультатного завершения предварительного следствия попали в затруднительное положение: что делать с Радеком. Ситуация осложнялась еще и тем, что Радек 19 июня был назначен представителем Украинской советской республики и что русское правительство взяло за Радека немецких заложников. Выдачу Радека странам Антанты, о чем ходатайствовало прусское министерство юстиции, министерство иностранных дел санкционировать не могло. Затруднения возникали со всех сторон. Когда советский нарком иностранных дел Чичерин пригрозил 12 июня: "У нас имеется в запасе кое-что более сильное", в записях МИДа дел появилось смущенное примечание: "В данный момент мы ничего не можем сделать".
18 июня в Прусском земельном парламенте был сделан малый запрос, поскольку в Радека во время прогулки в тюремном дворе стреляли из близлежащей казармы. Эту ситуацию, складывающуюся всс больше в его пользу, Радек использовал в своем письме новому министру иностранных дел Герману Мюллеру от 4 июля 1919 г., в котором он крайне искусно обыграл все слабые места позиции социал-демократического министра. Чиновники МИДа, ответственные за русскую политику, в частности референт Аго фон Мальтцан, не были в состоянии решительно противостоять совместному сопротивлению военных кругов (военный министр Носке), юстиции (прусское министерство юстиции), рейхскомиссара по контролю за общественным порядком и антисоветских сил в собственном министерстве. Однако после того, как прокурор отказался от предъявленного обвинения и ходатайствовал об освобождении Радека на заседании рейхскабинета 26 июня 1919 г., правительство решило освободить Радека в обмен на немецких заложников, среди которых находились работники МИДа, и выслать его в Россию. Инициатива была передана, таким образом, министерству иностранных дел, которое должно было связаться с русским правительством по техническим вопросам обмена и взять на себя ответственность за дальнейшее пребывание Радека в Берлине вплоть до его отъезда.
12 августа 1919 г. прокурор возбудил ходатайство об окончании предварительного следствия, прекращении дела Радека и его освобождении совместно с привлекавшимися по тому же делу Линой Беккер и Гертой Остерлих. О какой-либо компенсации за содержание под стражей не могло быть и речи, "так как производством по делу не было установлено ни то, что он невиновен, ни отсутствие против него обоснованных подозрений". Такой элегантной формулировкой прокурор уклонился от дальнейшей ответственности, которая теперь полностью ложилась на МИД, о чем следовало достичь договоренности с военными. 16 августа Радек послал радиограмму в наркомат иностранных дел в Москву, сообщив, что он вплоть до выезда будет находиться под военной охраной.
С этих пор начался второй период пребывания Радека в Берлине в 1919 г., состоящий из длительных переговоров относительно маршрута, по которому Радек должен быть выслан из Германии. Первоначально предполагалось, что обмен Радека на заложников будет произведен под гарантией британского правительства на литовской границе. Но предварительно советское правительство должно было дать заверение, что оно после возвращения Радека не будет давать ему новых поручений в Германии и воспрепятствует любой попытке Радека выехать в Германию (6 августа). Радек лично предпочел бы дорогу через Данию, где он хотел бы работать вместе с Литвиновым, который устанавливал первые контакты с британскими посредниками в Копенгагене; этот процесс чрезвычайно нервировал германский МИД, который опасался, что англичане опередят немцев в Москве в восстановлении экономических связей.
В начале октября 1919 г., согласно уведомлению военного министра, направленному министру иностранных дел, появилась возможность отправить Радека в Москву самолетом вместе с турецкой делегацией (дело с индексом "Мюллер" от 5 октября 1919 г. в папке: МИД 581). Речь шла о знаменитом полете Энвер-Паши из Германии в Россию. Радек описывает в своих дневниках посещение в начале августа в самом начале его содержания под стражей в Моабите. Рабенау во втором томе биографии Секта (Лейпциг, 1940, с. 306) отмечает, что оба турка вылетели в Москву в апреле 1919 г. Но приводимое там же письмо Энвер-Паши к фон Секту относится лишь к августу 1920 г. Независимо от того, имела ли место непосредственная встреча Радека с Сектом, что вначале подтверждается, а затем опровергается генералом Ксстрингом, нет сомнения, что Энвер-Паша способствовал косвенным контактам между обоими этими столь противоположными личностями.
Читать дальше