Ю Фельштинский - Еще раз о немецких деньгах

Нечего прибавлять, что я Вам буду чрезвычайно благодарен за каждую деталь, которая поможет мне понять и узнать все об этом человеке.

Хочу в заключение сказать, что я с удовольствием вспомнил о том, что в свое время мы не-то встречались раз-другой, не то знали друг о друге через Драпкиных. Воспоминание это у меня проснулось тогда, когда Э. М. упомянула о Вас, как об одном из директоров итальянского отделения общества "Проводник". И тогда я вспомнил немедленно и о Вульфе, и о Белле, и о Люсе и обо всем остальном. О них я в последний раз слыхал лет 25 тому назад, они были в Туркестане и жили тяжело. С тех пор я ничего о них не мог узнать. Известно ли Вам что-нибудь? Напишите. Они были наши большие и близкие друзья.

С совершенным уважением.

Ваш,

6. Д. Р. Гольдштейн -- Р. А. Абрамовичу

Давид гольдштейн. Флоренция. 48, Виа де Барди

16 мая 1958 Г.

Многоуважаемый Рафаил... (к сожалению забыл Ваше отчество, кажется, Абрамович).

Получил Ваше письмо от 30 прошлого месяца -- не ответил немедленно, так как хотел собраться с мыслями о прошлом, ведь прошло больше 40 лет! Я совершенно не в курсе публикации документов, о которых Вы говорите. Предполагал, что дело Цивина давно забыто и классифицировано. Цивин был женат на моей сестре, которая живет в Милане. Как ни больно было мне, но я обратился к ней за некоторыми указаниями. Дело в том, что она в период войны не жила с Цивиным. Еще в начале 1914 года она уехала в Россию и снова встретилась с Цивиным по его возвращении в 1917 году. Я возвращусь к письму, которое получил от сестры, позже. Хочу ответить раньше всего на Ваши вопросы по мере возможности и насколько память мне помогает.

Цивин был болен туберкулезом легких и во время декларации войны был в германии в санатории. Насколько помню, в сентябре 1914 года он получил разрешение выехать в Швейцарию. Я считал, что разрешение он получил из-за своей болезни. Его отец писал мне из России, прося помочь ему, так как из России нельзя было посылать деньги (Италия тогда была еще нейтральной). По мере возможности я послал ему несколько сот лир. Это было в начале 1914 года. Долгое время после этого я не имел никаких сведений о нем.

Летом 1916 года (не могу никак вспомнить дату) я получил письмо от Вульфа Драбкина и Иона Койгена из Лозанны, в котором мне рассказали о том, что Цивин живет в Женеве и ведет очень широкий образ жизни. "Не знаю ли я, откуда он получает деньги?"

Я ответил, что никакого понятия не имею, но знаю определенно, что из дому, т. е. из России, он никаких денег не получает. Я, за исключением нескольких сот лир в первые месяцы войны, ему денег не посылал.

В ответ на это письмо Вульф просил меня лично приехать, так как Натансон хотел бы поговорить со мной и устроить личную ставку с Цивиным.

Я немедленно выехал в Лозанну, где я встретился с Цивиным, который специально приехал из Женевы.

С ним у меня было маленькое объяснение, и я заявил ему, что при личной ставке с Натансоном я скажу, что ни от меня, ни из дому он денег не получает и что я, зная его, не могу себе представить, что он честно заработал огромные деньги. Должен признаться, что мне не приходила в голову мысль о том, что деньги эти немецкого происхождения.

Итак, мы пошли к Натансону. Присутствовал при нашем разговоре с.-р. Розенберг, которого я не знал.

Произошло бурное объяснение, при котором Цивин старался увиливать и заявил, что никакого дела ни Драбкину, ни Койгену нет, где он берет деньги и как живет.

Натансон настаивал на том, что, несмотря на то, что ни Драбкин, ни Койген не принадлежат к эсеровской партии, они имеют право требовать от партийного человека, хотя и не принадлежавшего к той же партии, но считающегося революционером, объяснения о происхождении огромных денег, которыми он обладает. И Натансон требовал от него ответа и [говорил,] что будет требовать партийного суда.

Цивин, волнуясь, на это ответил, что он не может указать происхождения денег, но что В. М. Чернов о куран и знает точно их происхождение.

На этом моя личная ставка кончилась. Я лично порвал всякие отношения с Цивиным. Предполагал, что происхождение денег грязное, но не думал и [не] предполагал в тот момент об истинном происхождении их, как и Вольф Драбкин.

Я несколько раз после этой встречи запрашивал Драбкина, чем кончилась история. Но и он не знал. Все откладывалось объяснение, и никто из партийных работников, не принадлежащих к эсерам, не был вызван.

В декабре 1916 года я по делам [общества] "Проводника" уехал в Испанию, где революция в России меня застала. Уже до этого доходили до нас слухи о субсидировании немецким штабом газет для распространения среди военнопленных, и по целому ряду совпадений у меня возникли подозрения против Цивина.