Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

И если с почтением относились к Крассу, который был слишком богат, слишком могуществен, слишком опасен, то вовсе не щадили Цезаря, бедного, обесславленного, обремененного долгами и не имевшего могущественных родственников. Действительно вероятно, что аристократические родственники, которых он имел с жениной стороны, уже мало-помалу стали оставлять его; что же касается его собственной семьи, то она продолжала входить в союзы с выскочками, чтобы поправить свое состояние, поколебленное расточительностью Цезаря. Недавно одна из его племянниц вышла замуж за некоего Гая Октавия, сына очень богатого ростовщика из Веллитр, который с помощью денег своего отца старался приобрести себе друзей в высшем обществе и готовился к политической карьере. Поэтому легко было щадить Красса и направлять все удары на Цезаря; разве Красс не платил ему за то, чтобы он получал их двойную порцию?

Вероятно, тогда и начала впервые образовываться цезарианская легенда, которая, преувеличивая недостатки Цезаря, делала из него представителя всех новых пороков торговой эпохи, символ всего того в новых нравах, что наиболее шокировало старую латинскую совесть. Конечно, он имел долги, но в беседах консерваторов их раздували до сказочных цифр. Говорили о миллионах. [545] Плутарх (Caes. 5) говорит, что, по рассказам, Цезарь имел 1300 талантов долга еще до начала своей политической карьеры. Сумма эта так велика, что нельзя давать веры этому утверждению, для которого, впрочем, сам Плутарх не приводит никаких оснований. Оно является частю цезарианской легенды, созданной консерваторами. Цезарь быстро понял, какой огромной властью располагали женщины его времени в своих семьях; [546] Ciccotti. P. V., 20 сл. и он ухаживал за ними, старался иметь друзьями жен всех вождей народной партии: Красса, Помпея, Габиния. Он часто посещал дом Сервилии, вдовы Марка Юния Брута, погибшего в революцию 78 г., и сестры Катона, женщины очень образованной и влиятельной, вышедшей второй раз замуж за Децима Юния Силана. Однако ни одна из этих женщин, за исключением Муции, жены Помпея, не была его любовницей. [547] Suet. Caes., 50. — Все эти любовные интриги он должен был иметь именно в эту эпоху, до отъезда в Галлию; но четыре сразу кажется немного преувеличенным даже для Цезаря. Все же по некоторым основаниям, как мы увидим далее, представляется вероятным, что он был любовником жены Помпея. Как бы то ни было, после легенды о долгах консерваторы создали легенду о любовных похождениях Цезаря и обвиняли его, что он одновременно был любовником Сервилии, жены Помпея, жены Красса и жены Габиния, короче говоря, жен всех вождей народной партии. Его отношения к Муции были в особенности предметом горьких насмешек. Теперь понимали, почему Цезарь с таким жаром поддерживал законы Габиния и Манилия. Дело шло для него просто в том, чтобы услать подальше мужа прекрасной Муции! В общем, Цезарь сделался в глазах консерваторов воплощением всех новых гадостей, молодым кутилой, поддерживаемым женщинами, бесчестным авантюристом, который ради уплаты своих долгов, удовлетворения своего честолюлия и своей жажды богатств был готов на все, даже на ниспровержение республики. Эта безмерно преувеличенная легенда мало-помалу заставила Цезаря превратить некоторые из приписываемых ему пороков в настоящие революционные силы своей эпохи.

Атакованный таким образом, Цезарь принужден был защищаться. Опасность была серьезной, ибо, если бы во время этой агитации разразились беспорядки, если бы от сената добились декрета о введении осадного положения, он мог бы погибнуть, как Гракхи и Сатурнин. Эти кровавые наказания вождей демократической партии должны были сильно беспокоить тех, кто наследовал их роль и их популярность. Со своей быстрой сообразительностью, со своей необычайной ясностью суждения и своей энергией Цезарь понимал, что лучшим средством для защиты было устрашить своих противников каким-нибудь смелым демократическим предложением, нападая на них более не на почве великих экономических реформ, как аграрный закон, но на менее опасной почве политических вопросов, по которой было легче вести римский простой народ, невежественный, недовольный и полный ненависти к знати. Ему, действительно, удалось поднять один очень курьезный политический вопрос.

В забытом уголке Рима жил старый сенатор Гай Рабирий, который собственноручно 37 лет тому назад, в эпоху восстания Сатурнина, убил народного трибуна. Естественно, что никто об этом более не вспоминал. Вдруг Цезарь отыскал его и заставил некоего Тита Атия Лабиена, неизвестного молодого человека, который был его другом и народным трибуном, обвинить его в perduellio. Затем с помощью претора, бывшего с ним в согласии, он заставил отослать его к двум судьям, и сам был одним из них. Рабирий был объявлен виновным. [548] Историки (Drumann. G. R., III, 162; Mommsen, R. G., III, 169) не видели связи, существующей между этим процессом, смутами той эпохи и критическим положением, в котором был тогда Цезарь. Они неправильно рассматривали этот процесс как попытку, сделанную Цезарем с единственной целью побудить консерваторов к соблюдению конституционных законов путем политического процесса. Наказанием за perduellio была смерть. Смелость, с которой Цезарь провел этот процесс, и участь несчастного старика взволновали консерваторов. Рабирий апеллировал к народу.