Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Действительно, в 66 г., немного спустя после заключения союза с Крассом, Цезарь принужден был вступить в очень темную интригу. На консульских выборах сенат, чтобы доставить консульство Луцию Аврелию Когте и Луцию Манлию Торквату, вычеркнул из списка кандидатов прежнего сторонника Суллы, возвратившегося из Африки, где он был пропретором, Луция Сергия Каталину, под предлогом, что тот не представил вовремя своей просьбы и, кроме того, состоял под обвинением в лихоимстве. Но так как, несмотря на эту интригу, были избраны Публий Автроний и Публий Сулла, племянник диктатора, то сын Луция Манлия Торквата [501] Друманн (G. R., II, 514) указал, что это был не сам кандидат, а его сын. обвинил их в подкупе и с помощью интриг добился их осуждения и назначения новых выборов.

На этот раз были избраны оба кандидата сената. Но эти происшествия взволновали умы; уже во время процесса произошли волнения. [502] Cicero. Pro Sulla, 5. Народная партия из оппозиции консерваторам взяла на себя защиту обоих осужденных консулов, а последние, также возбужденные, решили составить заговор с целью убить консулов в первый день года и произвести новые выборы.

В заговор вступили Катилина и несколько запутавшихся в долгах молодых людей знатных фамилий, как, например, Гней Пизон. А что было более важным, о проекте, по-видимому, знали Цезарь и Красс и тайно одобряли его, хотя, чтобы не слишком компрометировать себя, воздерживались от всякой активной поддержки. Это было совершенное безрассудство; и такие ловкие люди не совершили бы его, если бы затруднительность их предприятия не принудила бы их прибегнуть к опасным средствам. Котерия Помпея упорно отказывалась помогать Крассу, несмотря на самые энергичные просьбы. Цезарь и миллионер оставались в борьбе одинокими, и для них было очень трудной задачей одним возмутить народ и победить оппозицию сената и магистратов. При таком положении было весьма полезным иметь обоих консулов, расположенных к их проектам, и ради этого они не поколебались ободрить Суллу и Автрония насильственно захватить высшую магистратуру. К несчастью, заговор был открыт. Общество в Риме сильно взволновалось от этого неожиданного разоблачения деморализации высших классов. Со всех сторон требовали примерного наказания. Сенат присоединился к этому, но Красс, чтобы положить конец городским сплетням о заговоре и об участии, какое он принимал в нем, энергично вмешался и не только спас заговорщиков, но и хотел вознаградить их проигрыш. Сенат, где он имел столько должников, согласился на его требования; никого не преследовали. Гней Пизон получил чрезвычайное поручение в Испании. Сам консул Торкват принял на себя защиту Катилины в процессе о взяточничестве. [503] Sallust. С. С, 18; Suet. Caes., 9; Ascon in Cec., tog. cand.; Cicero. Pro Sulla, IV, 2 и XXIV, 68; in Caffl., I, VI, 15; Livius. Per., 101; Dio, XXXVI, 42. — John (E. G. С. V., 706–714) окончательно доказал, что Саллюстий ошибается, делая из Катилины главу этого заговора, тогда как он был только одним из второстепенных заговорщиков; см.: Stern. С, 16 сл.; Tarentino. С. С, 29 сл., Bellezza. F. S., 59 сл. См. хакже в приложении В наши основания для передаваемой здесь версии. Дело таким образом было быстро замято, но Красс и Цезарь после этого удара должны были придумать другие интриги.

Между тем вернулся в Италию Лукулл со своим жалким кортежем в 1600 солдат, привезя из Понта много золота и серебра в монете и слитках [504] Plut. Luc, 37. и подарок, более скромный, но и более драгоценный: неизвестное до тех пор вишневое дерево, которое начали после него культивировать в Италии. [505] Plin. Н. N.. XV, XXV, 102. Когда весной мы видим посреди поля вишневое дерево, все осыпанное снегом своих цветов, вспомним, что это последний след от гигантских завоеваний Лукулла, спасшийся от бурь двадцати столетий! Но если потомство забывает благодеяния, современники часто их не знают, и Лукулл, несмотря на свои победы, свои сокровища и свои трофеи, нашел ворота Рима запертыми для своей скромной триумфальной процессии. Ссоры между двумя политическими котериями возгорались; все становилось в руках партии предлогом или средством для мучения своей соперницы. Лукулл по возвращении увидал себя с бешенством атакованным народной партией, как будто бы он стал преступник и разбойник. Чтобы возбудить народ против высших классов, сурово упрекали этого друга Суллы за то, что хвалили и переносили в Помпее: за приобретенные богатства, за войны, веденные без разрешения сената, за грабежи и ошибки, совершенные его генералами. Народные трибуны не только налагали свое veto всякий раз, как сенат желал обсуждать вопрос о триумфе Лукулла, но нападали даже на его генералов и офицеров, особенно на Котту, разрушителя Гераклеи.