Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Сам Цицерон не мог остаться в стороне; он был увлечен далее, чем хотел, необычайной интригой Клодия. Последний, чтобы получить его поддержку, попытался соблазнить его второй из своих сестер, женой Квинта Метелла Целера, [625] Plut. Cic, 29; Cicero. Α., I, XIV, 2. имевшей очень дурную репутацию. Говорили, что она приобрела себе сад на берегу Тибра, в том месте, где купались молодые люди, и ей приписывали бесконечное число любовников. Но вмешалась жена Цицерона, Теренция, и, осыпая своего мужа упреками, принудила дать ей для восстановления домашнего мира самое большое доказательство верности — выступить на защиту судебного закона против Клодия. [626] Plut. Cic, 29. Последний в бешенстве напал на Цицерона за его поведение в деле Катилины и, коварно намекая на утверждения, сделанные Цицероном в сенате, назвал его «человеком, который все знает». [627] Cicero. Α., I, XIV, 5.

Это нападение началось в тяжелый для Цицерона момент, ибо у него были тогда другие поводы для беспокойства и печали. Антоний не только ничего не присылал ему, но так как он был разбит в экспедиции против дарданцев, то в Риме хотели даже его отозвать, и Цицерон должен был вмешаться, чтобы сохранить за ним его командование. [628] Ibid., I, 12, 13, 14; F., V, 5 и 6. Но соглашение, заключенное Цицероном со своим товарищем, было разглашено. Народная партия стала нападать на него; требовали, чтобы всадники пожертвовали им за осуждение соучастников Катилины. Нападки Клодия в этом состоянии раздражения и беспокойства довели его до отчаяния, и он бросился, чтобы отомстить за себя, в самую середину свалки. Закон был утвержден, но с благоприятными для Клодия изменениями, предложенными Каленом. Красс, теперь немного успокоившийся, был готов войти в новые политические интриги и под влиянием Цезаря согласился дать денег на подкуп судей. Консерваторы, со своей стороны, приготовили против Клодия самые позорящие обвинения. Когда начался процесс, Клодий бесстыдно отрицал, что был на празднике Доброй Богини: человек, которого захватили тогда, был не он; его самого в тот день даже не было в Риме. Цезарь, спрошенный в качестве свидетеля, отвечал, что ничего не знает. [629] Plut. Caes., 10. Лукулл объявил о связи Клодии с ее братом; [630] Cicero. Pro Milone, XVII, 73; см.: Drumann. G. R., II, 382, пр. 67. но самое тяжелое показание сделал Цицерон, заявив, что Клодий в тот день был в Риме и что он видел его у себя в доме за три часа до святотатства. [631] Val. Max., Vili, V, 5; Cicero. Α., I, XVI, 4. Все считали осуждение несомненным. Однако золото Красса оказалось сильнее истины. Клодий был оправдан, к великой радости народной партии и к великому стыду для консерваторов.

Они попытались отомстить за себя на Цезаре, располагавшем отправиться в провинцию. Многие кредиторы, наученные его политическими. врагами, представили связки его старых, еще не оплаченных syngraphae (мы сказали бы теперь, векселей) и угрожали, если он не заплатит, захватить большой багаж, который увозили с собой все правители. Эти угрозы были, конечно, результатом политических интриг, без чего эти кредиторы были бы полными глупцами, удерживая Цезаря в Риме в тот момент, когда тот отправлялся в провинцию за деньгами, необходимыми для уплаты долгов. Цезарь еще раз обратился к Крассу, и последний предложил свое поручительство, которое кредиторы не посмели отвергнуть.

Освободившись таким образом, Цезарь сейчас же уехал, [632] Plut. Caes., 11; Appian. В. С, II, 8. оставив в Риме Помпея в приготовлениях к его триумфу, Лукулла на покое и в стороне от всех дел, а Цицерона после поражения, испытанного в процессе Клодия, — представленного в добычу всевозрастающим неприятностям. Он видел, что народная партия, возбужденная его врагом, настойчиво взялась за дело Катилины, подвергая сомнению его добросовестность. Утверждали, что 5 декабря был не суд над римскими гражданами, а их убийство. Если бы, по крайней мере, в вознаграждение за эту неблагодарность он нашел достаточно удивления с другой стороны! Но масса людей, аплодировавших и удивлявшихся ему в дни ужаса, теперь, под влиянием народной агитации, начинала спрашивать себя, не преувеличивал ли Цицерон опасность. Что было делать? Цицерон был слишком честен и горд, чтобы отказаться от своего дела с целью доставить удовольствие народной партии; но он не имел более ни храбрости, ни энергии, необходимых, чтобы соединиться с крайними консерваторами.