Виктор Устинов - Великая Армия, поверженная изменой и предательством [К итогам участия России в 1-й мировой войне]

21 августа восемь министров (Харитонов, Кривошеин, Сазонов, Барк, князь Щербатов, Самарин, граф Игнатьев и князь Шаховский) обратились с письмом к императору, в котором они вновь повторили просьбу оставить на своем посту Верховного главнокомандующего армией великого князя Николая Николаевича и указывали на «коренное разномыслие» между подписавшими письмо и председателем Совета министров, недопустимое во всякое время, а «в настоящие дни гибельное. Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и родине». [301] Падение царского режима, т. VII. М-Л., 1926, с. 72. Это был вопль отчаяния государственных мужей, пытавшихся спасти страну и династию от гибели.

Никакие предостережения, высказанные Николаю II министрами-«бунтовщиками», что у Государя есть более важные обязанности, чем ответственность за судьбу сражений на полях войны, не остановили царя от его пагубного решения возложить на себя обязанности Верховного главнокомандующего русской армией. Печальные примеры из недалекой русской истории, когда императоры Петр Великий и Александр I терпели поражение в Прутском походе и в сражении под Аустерлицем, не стали предостережением для упрямого царя. К тому же фанатично верившему в искупление молитвой царю в одну из таких минут «почудился голос, призывающий его к воинству», что было расценено вездесущим «старцем» как предопределение Бога и знак судьбы. Председатель Государственной думы Родзянко не сумел добиться встречи с императором, чтобы отговорить его не принимать на себя обязанности Верховного, но он отправил Николаю II письмо, в котором открыто выразил общее мнение, бытовавшее в русском обществе: «Народ не иначе объяснит ваш шаг, как внушенный вам окружающими вас немцами, которые в понятии народном связываются с нашими врагами и изменою русскому делу» [302] Там же, с. 75. Показания Родзянко. .

23 августа Николай II назначил себя Верховным главнокомандующим и убыл в Ставку. Это было началом конца. Государственный корабль остановился, в его капитанской рубке не было капитана и не было штурмана, которые должны были проложить курс среди бушующих волн, не было и механиков, способных запустить остановившиеся двигатели. Приняв решение возглавить Ставку, Николай II оставил правительство без всяких указаний, без каких-либо советов, как оно должно работать в его отсутствие. [303] Там же, т. VI, с. 12. Похоже было, что царь уезжал из столицы под принуждением своего двора, и его больше беспокоила собственная судьба и судьба семьи, а не империи. Бездействовало и правительство, совершенно самоустранившись от руководства экономикой страны и делами по обеспечению действующей армии всем необходимым для ведения войны. История государств не знает подобных примеров, когда бы правительство своей страны работало в интересах чужой страны. Не было связи у правительства и с Государственной думой, заседания которой во время премьерства Горемыкина проходили крайне редко, так как он был убежден, что во время войны «невозможна законодательная работа», и депутаты думы собирались на короткий срок только для принятия росписи [304] Там же, с. 153. . Все ветви власти в царской России существовали и жили, как живут водоросли в озерах, обособленно и борясь друг с другом. Отсутствие контроля за деятельностью правительства со стороны монарха и невозможность осуществить такой контроль со стороны парламента и общественных организаций поставили министров в исключительное положение. Они быстро отошли от решения важных государственных дел и занялись множеством мелких, ничтожных дел, создавая вокруг себя дутый эффект значимости их работы. Свободное обращение с законом и расходованием денежных средств привело к повальному их хищению и растратам, восполнить которые со временем стало невозможным. Злоупотребление лиц, облеченных властью, стало модным и повсеместным явлением, и их никто не мог остановить в невоздержанности, прихотях и алчности. Прочное здание русского самодержавия стало трещать, и многовековая мудрость русского народа не могла спасти его. Бесконтрольная правительственная власть быстро разлагалась и становилась опасной для государства, и во всех слоях общества стала зарождаться идея свержения этой власти, нашедшая распространение в широких народных массах.

Вместе с царем отбыли министр двора граф Фредерикс со своей бесчисленной императорской свитой, насчитывающей несколько тысяч человек, с полками охраны и конвоя, так что штаб в Ставке разросся до таких размеров, что из города Могилева пришлось отселять добрую половину всех его жителей, чтобы в их домах разместить обслуживающую прислугу. Ставка стала походить на большой постоялый двор, где утрачивалась мысль о войне и где придворные сплетни царедворцев были опаснее сводок с фронтов. По прибытии царя в Ставку его встречал там мрачный, ссутулившийся, в забрызганных сапогах великий князь Николай Николаевич [305] Р. М. Португальский, П. Д. Алексеев, В. А. Рунов. Первая мировая война в жизнеописаниях русских военачальников. М., 1994, с. 45. . Здесь же был вновь назначенный начальник штаба Ставки генерал Алексеев, который ознакомил императора с обстановкой на фронтах. Великого князя игнорировали и ждали его отъезда на Кавказский фронт. В кармане императора лежало письмо Александры Федоровны, в котором она писала, что не будет спокойна до тех пор, пока Николай Николаевич не покинет Ставку [306] Ю. Н. Данилов. На пути к крушению. М., 1993, с. 16–17. .