Альберт Вандаль - От Тильзита до Эрфурта

В течение нескольких недель Венский двор думал, что с этой стороны скоро прекратятся все хлопоты. По-видимому, под сильным давлением Англии, русско-турецкая распря стала на путь к прекращению. Английский посланник в Константинополе сэр Арбьютнот, тщетно старавшийся своими увещеваниями остановить военные мероприятия Дивана, отправился как за последним аргументом за британским флотом, который крейсировал в Архипелаге. Возвратясь с ним, он провел его через Дарданелльский пролив, поставил в Мраморном море против Константинополя и с высоты английских трехдечных кораблей требовал, чтобы Диван отказался от всего, что он сделал: отверг французский союз, прогнал Себастиани, возобновил свои договоры с Россией, выдал в залог крепости на проливе и оттоманский флот. Угроза бомбардировкой сопровождала его требования. Если бы Порта уступила, положение дел на Востоке осталось бы таким же, как было раньше, и было бы устранено всякое предположение о территориальной переделке. Россия, удовлетворенная восстановлением своего влияния на оттоманское правительство, вывела бы свои войска из Княжеств, и Австрия, освобожденная от беспокойного русского соседства, была бы менее стеснена и выступила бы в защиту дел коалиции.

Никто в Европе, даже Наполеон, не верил в сопротивление Турции. До такой степени привыкли видеть, как она сгибается под малейшим ударом, что ее стойкость должна была казаться невероятной, чем-то вроде чуда. Имя Наполеона и усердие его агентов сотворили это чудо. Веря в покровительство великого императора, турки не захотели обмануть доверие такого союзника. Они выслушали советы Себастиани, а член посольства Руфин доказал им, что опасность была, скорее, кажущейся, чем действительной, что лучший способ избежать сражения – это самому его предложить. Они вступили в переговоры, но только для того, чтобы выиграть время для вооружения. По совету и под руководством нашего посланника Константинополь был окружен наскоро устроенными укреплениями и усеян батареями. Затем, прервав переговоры и выставив жерла трехсот артиллерийских орудий, Турция была готова принять бой. Арбьютнот и адмирал Дьюкворт, которые пришли для угрозы, а не для военных действий, не решились перейти от демонстрации к нападению. К тому же успех нападения сделался чрезвычайно сомнительным, и сверх того было неизвестно, следовало ли Англии бесповоротно ссориться с Турцией, нападая на ее столицу? Флот удалился и снова прошел Дарданеллы. При отступлении он пострадал от навесного огня турецких батарей. [62]Неуспех этой попытки отозвался во всей Европе. Разочарование в Вене было не менее сильно, чем в Петербурге и Лондоне. Восточный вопрос, который считали почти назревшим, остался открытым. Австрия, глядя на это, решила ничего не ускорять и придерживаться системы постепенного вмешательства, которую она медленно себе созидала.

Наполеон взглянул на ее посредничество неодобрительно. Он понял, что конгресс сблизит наших врагов и подготовит между ними новое соглашение, что это будет совещательная коалиция, которая затем превратиться в активную. Однако верный своему принципу, никогда не отвергать мирных предложений и не желая дать Австрии повода к разрыву, он принял в принципе предложения Австрийского двора, как только они были ясно изложены. Но он предписал Талейрану выиграть время и затянуть предварительные прения. Главным образом он хотел удержать за собой решение вопроса о времени прекращения военных действий и установить свое решение по этому вопросу только в зависимости от обстоятельств. В марте, после Эйлау, он, видимо, желал перемирия; в мае он стремился его отложить. [63]К этому времени пал Данциг. Висла, окончательно очищенная врагами, обеспечила нашу операционную базу; наступившая весна согрела мерзлую почву Польши и давала армиям возможность свободно маневрировать. Пока Европа собиралась бы на конгресс, Наполеон надеялся предписать решение острием своей шпаги, заставить одну из воюющих сторон принять мир вместе с союзом и разрубить узел коалиции, не давая ему времени затянуться. По мере того, как намерения Австрии делались более двусмысленными, он настойчивее предавался мысли о сближении с Россией, рассчитывая, что одна большая победа доставит ему такой случай, на некоторое время прекратит борьбу и вызовет у врагов упадок духа, которым наша политика сумеет воcпользоваться.

Россия и Пруссия приняли австрийское посредничество, но неохотно. Оба государства, которые вовсе не просили от Венского двора содействия для заключения мира, прибегли к оговоркам. Пруссия ставила свое окончательное согласие в зависимость от согласия Англии, Россия – от знания тех основ, на которых Наполеон согласился бы вести переговоры. К тому же переговоры, которые продолжались на аванпостах непосредственно между главной французской квартирой и враждебными правительствами, достигли некоторого результата, который делал ненужным посредничество Австрии. С той и другой стороны принцип конгресса был принят; даже сговорились по некоторым предварительным вопросам. Так, съезд уполномоченных должен был состояться в Копенгагене. Наши союзники, Испания и Турция, должны были быть приглашенными на конгресс. За основу переговоров Наполеон предлагал принять систему вознаграждений из общей суммы завоеваний, сделанных государствами, входящими в состав обеих воюющих сторон. Это позволяло нам вернуть наши колонии и заставить отдать Порте Княжества в обмен за равную часть прусских земель. Россия и Пруссия, по-видимому, соглашались с этим принципом; ответ Англии заставлял себя ждать, он не мог задержаться.