Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

Приезд в Париж короля Фридриха-Августа с супругой и дочерью заставил публику ненадолго поверить в некоторое предпочтение в пользу Саксонии. Небезызвестно было, что они приехали по желанию императора; не ускользнуло от внимания и то, что он оказал своим гостям самый сердечный прием. Из этого заключили, что он не далек от мысли связать себя с ними семейными узами. В действительности же, когда император приглашал к себе Фридриха-Августа, у него была совершенно другая цель. По смыслу договора, который он предлагал России, и следствием которого было отречение от всяких дальнейших планов относительно Польши, он готов был принять на себя от имени короля – великого герцога – необычные, почти унизительные обязательства. Саксонский король должен был навсегда отказаться от расширения варшавских владений; он был предупрежден, что, может быть, ему придется отказаться и от пожалования польских знаков отличия и орденов, раздача которых с 1807 г. была одной из прерогатив его короны. Наполеон, без его ведома, принял такое ограничение его верховных прав. Однако, считая себя обязательным до известной степени щадить самолюбие короля, к которому относился с уважением, он захотел повидаться с ним, чтобы лично сказать ему, какая жертва требовалась от его преданности, и смягчить горечь этой жертвы. Он думал, что в интимных беседах ему удобнее будет убедить короля, утешить его, и что путем личных переговоров все устроится гораздо лучше. В Париже королю и его министрам было сообщено о соглашениях, по поводу которых шли переговоры с Россией, и предложено было согласиться на них. После нескольких, чисто формальных возражений дрезденский кабинет покорно уступил и заранее подписал все, что будет от него потребовано. Это и было единственным результатом путешествия. Приглашение в Париж короля Фридриха-Августа имело целью только способствовать русскому браку, а не подготовить саксонский [274].

По правде говоря, если бы Россия отклонила предложение, вопрос мог идти только об Австрии. Хотя Австрия и была ослаблена и урезана со всех сторон, тем не менее, после северной империи она оставалась единственной континентальной державой, с которой приходилось считаться. В последнюю войну, благодаря своим войскам, но не правительству, она, очевидно, заслуживала лучшей участи. Ее армия проявила стойкость и выдержку, которые говорили о сделанных ею успехах, и ее почетное поражение восстановило в глазах победителя ее честь. Затем, хотя Франц I и был в положении монарха, которому счастье упорно изменяло, который трижды подвергался унижениям, которого состарили и сгорбили тяжелые превратности судьбы, все-таки за этим побежденным государем стояла блестящая родословная, состоящая из королей и императоров, которым несть числа; за ним во мраке прошлого сиял своим блеском длинный ряд предков с короной на челе. Благодаря такому многовековому престижу, австрийский дом мог терпеть неудачи, не приходя в упадок. Он сохранял тот традиционный блеск, который не разрушается несчастьем и которого не в силах дать победа. За исключением древнего рода Франции не было дома, который мог бы равняться с ним по достоинству и блеску.

Правда, Австрия – сперва соперница, затем, в конце XVIII века, союзница наших королей – была на континенте главным врагом революции и более всех пострадала от нее. Явная враждебность к нам или скрытое соперничество – такова была ее роль в течение последних десяти лет, а то, как поступили с ней после последних военных событий, не могло ее успокоить и примирить с нами. Но после Ваграма она внезапно изменила тон и манеру держать себя; она как будто признала свои ошибки и сожалела о них; она объявила несостоятельной свою систему, выразила желание заключить с нами мир, который не был бы только перемирием; говорила даже о дружеском сближении и о союзе. Таков, как, вероятно, помнит читатель, был характер разговоров ее уполномоченных во время переговоров в Альтенбурге и в Вене. В то время эта предупредительность легко объяснялась надеждой на пощаду, желанием обеспечить целость монархии. Но, может быть, с тех пор, под влиянием заключенного мира и его тяжелых условий, благодушное настроение Австрии изменилось? Во всяком случае, было ли ее примирение с совершившимся фактом настолько бесспорным и искренним, чтобы заставить ее порвать со всеми традициями и соединиться кровными узами с императором без предков? У Франца I была восемнадцатилетняя дочь, эрцгерцогиня Луиза. Отдаст ли он ее за Наполеона в доказательство того, что, действительно, изменил свой взгляд? Наполеону трудно было этому поверить. Он был уверен, что Австрия отнесется к нему недоброжелательно, и это много способствовало тому, что он так решительно направился в сторону России.