Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

В этом сложном деле следует начать все сразу и продолжать без перерыва; но необходимо, чтобы вспышка не произошла преждевременно и чтобы Польша не выступила слишком рано на сцену. Пока у Наполеона остается надежда внушать русским сомнения относительно близости войны, он не хочет пренебречь этим обстоятельством. Поэтому посланник на первых порах должен ограничиться тем, чтобы приобрести полное доверие и упрочить свое влияние; чтобы привлечь на свою сторону видных деятелей и создать из своего дома “центр, куда будут стекаться все классы и всевозможные интересы”. Таким образом, он соединит в своих руках все пружины этого крупного дела; но чтобы пустить их в ход, должен ждать дальнейших указаний. Для вящей предосторожности было условленно, что королевский декрет о преобразовании совета министров в исполнительный комитет, т. е. объявление о крупных нововведениях, не будет опубликован раньше 15 июня. В этот день император будет уже на Висле. Тогда, в момент, когда он примет командование над своими войсками и двинет их вперед, станут приводиться в исполнение и выступят на сцену и подготовленные в Варшаве события. Выступление Польши и результаты агитации должны в точности совпасть с первыми шагами великой армии, не опережая их ни на один день.

28 мая после полудня Наполеон торжественно простился с собравшимися в Дрездене дворами. Всю следующую ночь во дворце шла непрерывная суматоха. Чины императорской свиты, флигель-адъютанты, ординарцы, шталмейстеры, адъютанты флигель-адъютантов – выходили на главный вестибюль и торопливо сбегали с лестниц. Рано утром Наполеон вышел из своих покоев; он остановился на несколько минут в зале, где стоял почетный караул, чтобы в последний раз принять добрые пожелания и знаки почтения Фридриха-Августа; затем, нежно обняв Марию-Луизу, быстро отправился в путь. Еще не было и пяти часов утра, а его почтовая карета уже катилась по мостовой, и вслед за нею мчался военный конвой, нарушая утреннюю тишину топотом лошадей и бряцанием оружия. [556]

30 отбыл в Потсдам и прусский король, крайне довольный – как приказал он возвестить всей Европе в дипломатическом циркуляре – “драгоценными днями” [557], проведенными им в Дрездене. Мария-Луиза оставалась в Дрездене до 4 июля, затем отбыла в Прагу, где император разрешил ей провести несколько недель у родителей. Там, чтобы утешить и поразвлечь ее, предполагалось давать в ее честь балы, празднества, блестящие приемы. Между прочим, имелись в виду поездка в Карлсбад, посещение рудников Франкенталя, их иллюминованных на этот случай галерей и гротов, стены которых, покрытые блеском металлических руд, казались усыпанными бриллиантами. [558]Император – ее отец – будет осыпать ее благословениями, императрица расточать ей не вполне искренние ласки, и, наконец, после многих уверений в нежных чувствах, мачеха и падчерица расстанутся холоднее, чем встретились. Вестфальская королева уехала из Дрездена через час после императрицы и вернулась в Кассель. Вюрцбургский великий герцог направился в Теплиц, и в течение нескольких дней все общество государей рассеялось. В Дрездене наступили тишина и спокойствие, но глаза все еще были ослеплены всем виденным. Как будто по небу пронесся метеор, оставив за собой горящий пурпуром и блеском след. Но мало-помалу его свет начал бледнеть и гаснуть. После восторга вступило в свои права размышление, и многие спрашивали себя, не было ли виденное ими чудо только блестящим миражом. “Чудный сон”, – вздыхая, говорил добрый саксонский король, трепетавший иногда за сверхчеловеческую судьбу, с которой он связал свою собственную. “Чудный, но слишком короткий сон” [559].

Герцог Бассано остался в Дрездене до 30 мая. Накануне его отъезда вслед за императором по дороге к Северу, ему был сделан визит, доставивший ему большое удовольствие. Его посетил консул Синьёль, избранный посредником в затяжных переговорах, которые велись с Бернадотом. Почти два месяца Синьёль непрерывно шмыгал между Швецией и местопребыванием французского правительства. Теперь, явившись снова, он похвастался, что привез вести, которые в состоянии вполне удовлетворить нас. Как будто счастье, прежде чем покинуть Наполеона, хотело осыпать его своими обманчивыми дарами, ибо последняя, единственная, не считая России, противящаяся ему сила, видимо, склонялась пред ним и готова была вполне подчиниться. Бернадот приносил повинную и просил позволения занять в наших рядах свое место. Опираясь на собственноручную записку принца, Синьёль указывал на положительные основы к примирению и соглашению. Оставаясь верным своей неотвязной мечте, Бернадот не затрагивал вопроса о Финляндии; он желал только одного – чтобы ему дали Норвегию, предлагая уступить датчанам, в возмещение за Норвегию, шведскую Померанию и уплатить двенадцать миллионов. Он говорил, что если согласятся удовлетворить его желание, он примет нашу сторону и не будет считаться с прежними обязательствами; что подпишет союзный договор, двинет против России пятьдесят тысяч человек, отдаст себя в распоряжение Наполеона и во всем будет следовать его указаниям. Если потребуется, он даст слово не женить своего сына без позволения императора. [560]