Михаил Петров - Адмирал Ушаков (Боярин Российского флота)

Адмирал сидел в кресле с видом усталым, задумчивым. На столе лежала груда скомканных бумаг. Было похоже, что он их нарочно скомкал, потому как стали не нужны.

— Явился, батюшка, — доложил о себе Федор и, желая вывести барина из задумчивости, заговорил о завтрашней поездке, о том, что снег на дороге еще держится, так что ехать лучше на санках.

— Ехать? Куда? — не сразу дошло до Ушакова.

— Как же так, батюшка?.. Сам сказать изволил: в церковь, на причастие ехать надумал.

— Ах да… — вспомнил адмирал и уставился взглядом на канделябр, стоявший на краю стола. — Скажи Митрофану, чтобы не беспокоился, в Темников не поедем.

— Куда же тогда, в монастырь?

— И в монастырь не поедем. Никуда не поедем.

— Что так?

Ушаков не ответил.

— Бумаги, что на столе, отнеси на кухню на растопку, они мне не нужны.

Тяжело вздыхая, Федор собрал со стола все лишнее.

— Ужин принести или сам вниз спустишься?

— Принеси чаю с хлебом, вот и ужин мне будет.

Внизу Федора ждал повар.

— Все принес, как велено, — доложил он, — и огурчиков, и капустки. Прикажешь на стол подавать?

— Не надо. Барин хочет только чаю да хлеба.

Высыпая бумаги в ящик для мусора, Федор увидел среди них синий конверт, на который обратил внимание еще раньше, когда принимал почту от Митрофана. Он расправил конверт и, подталкиваемый любопытством, вытащил из него торчавший наполовину помятый листочек. На листочке было всего несколько слов, и он прочитал их сразу: "Темниковцам такие не нужны. Убирайся вон или подохни скорее".

Письмо было без подписи. Какая злая рука могла написать такое? Федору стало так нехорошо, что на лбу даже холодный пот выступил. "Эх вы, люди!.. Чем не угодил вам адмирал? Не люди вы, а волки, хуже волков даже!.."

Федор открыл дверцу плиты и бросил на еще тлевшие угли письмо. Бумага тотчас сморщилась, стала чернеть, а потом вспыхнула разом и сгорела, как порох. На углях остался лишь тонкий хрупкий пепел, да и тот скоро распался. Федор перекрестился и стал готовить для барина чай.

Дни проходили за днями, недели за неделями, а в доме Ушакова все оставалось по-прежнему. Не изменил одиночеству адмирал. Так и жил один. Словно заживо в четырех стенах себя схоронил. Федор уже не пытался уговорить его выехать куда-нибудь. Да и ехать некуда было. Разве что в Темников? Но в Темникове на него давно уже махнули рукой. Раньше хоть приглашения на дворянские собрания присылали, а теперь и этого делать не стали. Совсем забыли о человеке. Никому не было дела до его состояния. Один только почтмейстер помнил о нем. Выдавая Митрофану почту на имя адмирала, он каждый раз спрашивал:

— Как ваш отшельник, жив еще?

И, не дослушав ответа, уходил. Судьба знаменитого флотоводца по-настоящему его тоже не интересовала. Он спрашивал о нем просто так, от скуки.

Если из посторонних кто и интересовался судьбой адмирала, так это были офицеры, старые солдаты и ополченцы, возвращавшиеся из заграничных походов. Особенно те, кому довелось лечиться в темниковском госпитале. Эти захаживали даже в Алексеевку в надежде поглядеть на адмирала, поклониться ему. Федор, однако, до адмирала их не допускал. Узнав, что адмирал болен, они покорно отказывались от своих намерений, спрашивали, какие окна смотрят из его кабинета, крестились на те окна, как на иконы, и уходили.

Федор вообще никого не допускал к адмиралу, ухаживал за ним сам. Он был старше своего господина на два года, но еще держался, не болел. Ему нельзя было болеть. Господину нужен был здоровый слуга, способный прибежать к нему в любой момент. Федор это знал твердо, потому-то, наверное, и не брала его хворь. В последнее время только страху стал поддаваться да на слезы ослабел. Очень расстраивался, глядя на угасавшего адмирала. Жалко его было. Раньше случалось, что вступал с ним в пререкания, ругался. А теперь и думать об этом боялся. Как услышит сверху звонок, так и затрепещет весь, бежит к нему сломя голову. Чтобы угодить, чтобы не прогневить… Адмиралу в его состоянии нельзя было гневаться, нельзя было входить в расстройство. Чтобы уберечь его от расстройства, он решился даже вскрывать приходившие на его имя письма — те, что вызывали подозрение: а вдруг опять «травильные», как то, что пришло в синем конверте?

Проверку писем он делал аккуратно, и в первое время все сходило хорошо. Но однажды, принимая от него почту, адмирал взял в руки один пакет, внимательно осмотрел его и сердито сдвинул брови: