Мурад Аджи - Европа, тюрки, Великая Степь

В столице Золотой Орды, Сарае-Берке, русские основали большую торговую колонию и повели торги под монгольской защитой. Свидетельством тому, насколько русская торговля обязана кипчакам, служит перечень слов, относящихся к торговле, финансам, товару, его хранению и транспортировке. Все купеческое дело идет от тюркского корня!

Русских «торговых» слов просто не было. Сказанное видно даже в записках Афанасия Никитина. Конечно, он был не первым русским купцом, увидевшим заморские страны, но он первым написал о них. Видимо, до него купцы были малограмотными. В его записках тюркские слова стоят рядом с русскими. Но академическая Россия упрямо отвергает и это очевидное, называя двуязычие «макароническим языком». Мол, «тюркский жаргон служил разговорным в купеческой среде…» Даже явное подается с лукавством.

Но вот отрывок из текста Афанасия Никитина: в Индee же как «пачекътуръ, а учюзе-дерь: сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атрьсеньатле жетель берь; булара досторъ: а кулъ каравашь учюзъ чар фуна хубъ бемъ фуна хубесия; капкара амь чюкъ кичи хошь». На каком языке текст? Где здесь тюркский жаргон и русский разговорный язык?

А вот перевод: в Индии же как «малостоящее и дешевое считаются женки: хочешь знакомства с женкою — два шетеля; хочешь за ничто бросить деньги, дай шесть шетелей. Таков у них обычай. Рабы и рабыни дешевы: четыре фуны — хороша, пять фун — хороша и черна…»

В записках Афанасия Никитина тюркские и русские слова стоят рядом, они как правая и левая рука одного человека. Потому что рядом жили два народа, двуязычие было нормой в общении ученика и учителя.

Можно взять другие примеры. Везде одно: примеры взаимодействия кипчаков с московитами. Скажем, слово «казна»— прямое заимствование, деньги и таможняпроисходят от слова «тамга», обозначающего казенную печать, ставившуюся на товарах в знак уплаты пошлины. Червонец— от «ширвана» (золотая монета). Товар— означает «скот» или «имущество». Товарищ— «деловой партнер», «помощник». Пай, чемодан, сундук, торба… То же можно сказать о словах, относящихся к одежде купца-путешественника, — карман, штаны, шапка, колпак, кафтан, сапог, каблуки десяток других. То же о словах, относящихся к транспорту и связи того времени: ямщик, яма (почта), телега, бричка, избушка, тарантас. Даже слово «книга»— и оно заимствовано в пору, когда дремавшая Русь, сняв лапти, вышла на международный простор.

Вот что получили русские от «татаро-монгольского ига». И цветущую Москву в придачу!

Действительно, было ли «татаро-монгольское иго» на Руси? И каковым оно было? Неужели таким тяжелым и безысходным, как написано в российских учебниках истории?..

Говоря о том сложном периоде, не следует упускать из виду и еще одно чрезвычайно важное обстоятельство — Москва выступала агентом Орды в среде северных княжеств. Вот что писали о ее нравах западные соседи: «Народ этот (московиты) хитрый и вероломный, неискренний и непостоянный; возвратившись в свое отечество и сделавшись там вождями (нашими), они с большой дерзостью опустошали наши области». Но у Руси были основания так вести себя: за ней стояли монголы, вселявшие уверенность. Московитам надо было показывать себя. И они показывали.

Отсюда — от ордынской поддержки! — и все успехи: захолустный городишко Владимирского княжества превратился в важный, бурно растущий город Монгольской империи. Аппарат управления в нем полностью повторял тот, что был у монголов. Собственно, он и строился по их образцу, с их участием… Ордынские традиции пустили здесь корни на века. Город задумывался для сбора дани, для подавления соседних народов.

Москве, чтобы управлять, подавлять, собирать, отнимать, забирать, требовались новые люди — чиновники. Их место занимали дворяне — люди служивые, знающие, верткие, большей частью переманенные из Орды.

В москали, точнее, в московскую бюрократию привлекали не заработки, а неограниченные возможности личной власти. Не сохой, не шашкой добывали они себе пропитание, а воруя, собирая взятки. Бюрократия — это устойчивейшее явление жизни России, пережившее всех и вся. Она наднациональна, внеполитична и тем вечна!

При каждой смене правителей москальство торжественно присягало: не покушаться на жизнь царя, «иного никого на Московское государство не хотеть видеть», не сноситься, не изменять, пресекать, доносить… И многое иное, остораживающее, включал негласный ритуал, застывший в формулах российского верноподданничества.