Николай Маркевич - История малой россии - 1

Вскоре прибыли по требованию Гетмана Польские Коммиссары и указали границы между Польшею и Украйною, от устья Днепра до вершин Днестра, от Днестра до вершины Горыня, и по ее течению до Припети; чрез Припеть до Быхова, и через Днепр по над Сожьем, до Смоленского уезда, под Рославль, а оттуда к Черному морю, на Очаков, до Днепровского лимана, чтоб был свободный путь в море для купцов Малороссийских.

Коммисары, между прочим, предложили Хмельницкому передаться к Польше; но он отвечал: «Не посрамлю себя на старости клятвопреступлением, но отступлю от зависимости, обещанной Царю.»

Не смотря на этот ответ, Государь, узнав о договоре с Ханом, Господарями и Баном Трансильванским, был разгневан на Гетмана, и немедленно явились в Чигирин Окольничий и Наместник Муромский Федор Васильевич Бутурлин, и Думный Дьяк Михайлов. Они застали нашего гения готовым оставить навеки Малороссию; они, увидели его на пути в наш общий, рано или поздно, приют, и услышали рыданья всей Украйны.

Хмельницкий изтаявал от смертельной болезни; старость, труды, бедствия, скорби изнурили его. Подозревают, что он был отравлен, по желанию Варшавского кабинета. Летописи говорят, что один из знатных Поляков приехал в Чигирин, притворно показал любовь к его дочери, сватался на ней, и в кубок, из которого оба пили за ее здоровье, вкинул медленного яду.

Мы увидим далее, что, в Варшаве, Потоцкий, Чарнецкий, Любомирский и Сапега постановили отправить смелых людей в Украйну и Москву с тем, чтобы они с помощию отравы перевели тамошних разумных голов. Это подтверждает подозрение наших летописцев.

Их ненависть к великому Хмельницкому была впрочем справедлива. Много он Польше сделал зла, и эта ненависть не прекратилась не только с смертию Гетмана, но и в поздние времена. Его прозвали козацким Тамерланом. Один из прежних писателей, говоря об нем, как о знаменитом Полководце, прибавляет: «а еще более, он был нарушитель прав, страшный враг Поляков и Униатов, которых он считал наравне с Жидами. «Он же клевещет на Гетмана, будто бы тот в 1657 году изменил Царю, удалясь в 1656 году в Замостье, и передался к Королю Польскому. Как будто б история не сберегла для нас подробностей кончины его, как будто мы не знаем, что он умер в Чигирине, погребен в Субботове, что наконец над прахом его Поляки мстили ему, и Чарнецкий разорив Субботово до основания, вырыл тело Гетмана, и сжег его с монастырем и с церковию. «Счастлив» говорит тот же писатель Униат, «что перед его смертию Король и республика даровали ему прощение, и что он умер не как изменник, но смертию покойною; если бы он понес одинакое наказание с Катилиною и Вильгельмом Грумбахом, то и того, по моему мнению, было бы мало. «- Эта ненависть к нему не укротилась даже и в позднейшие времена. Один из Историков Малороссии, которого рукопись лежит передо мною, я которого можно не называть, клевещет на Гетмана почти через два века после его смерти.

Освобожденные от рабства, от зверских казней, от посмеяния и наглостей, Малороссияне иначе отзываются о своем благодетеле. Он был прав и перед Поляками; они-то поступками своими заставили и его и Украйну отделиться от них, как от недостойных ни храбрости, ни верности козацкой.

Летописцы наши пишут о нем:

«Муж, по истине Гетманского имени достойный; дерзко бросался он в бедствия; ни тело его какими либо трудами не изнурялось, ни благоразумие, какими либо противными наветами, не могло быть побеждено. Мраза и зноя терпение, пищи и пития недостаток, он все превозмогал; в ночи сон не одолевал его, и в мирное время он не изнеживал себя отдохновением на мягком ложе, но мало отдыхал на постеле, приличной и простому воину. Одежда его мало чем от других отличалась; конь его мало чем был лучше иных; нередко отдыхал он под плащем козацким, нередко сам был между стражею; первый в битву, последний из битвы исходил. Все Старшины, все войско, весь народ горько плакали о нем, когда в понедельник провожали его, вечным сном опочившего, в Субботово.»

Так и мы, его потомки и соотечественники, грустно приближаемся к последним дням, благодетельной для нас, жизни его.

«Опечалилась, говорит народная дума, седая голова Хмельницкого, что нет ни Сотников, ни Полковников. Час смерти его приближался, а советоваться было не с кем. Немедленно приказал он позвать войскового писаря Виговского, и написаны были листы ко всем Старшинам Малороссии, чтобы, оставя все дела, явились к нему на совет.»

И в то время, когда собирались они в Чигирин, приехали туда же и Бояре Царские, но последняя болезнь приковывала Гетмана к одру. Его сын, с Виговским, Генеральным Асаулом Ковалевским, и двумя стами козаков, встретил Бояр за пять верст от города. В сенях во дворце, они узнали, что Хмельницкий лежит, и встретить их не может. Помолясь образам, от имени Царского Боярин спросил о здоровьи Гетмана, и подал ему Грамоту. Старик поблагодарил за милости Царские, но объявил, что сам говорить о делах Государственных не может, а поручил все переговоры Виговскому, от которого никогда ни чего не скрывал. На настоятельные требования, участвовать лично в объяснениях, он отвечал, что будет и сам разсуждать с Боярами, но не прежде, как когда ему легче станет. Потом через Виговского просил их отобедать; они хотели отказаться, но по вторичной просьбе сели за стол. Жена его Анна, дочь Екатерина, бывшая за Данилом, братом Генерального писаря, Виговский и Ковалевский составляли общество. С помощию козаков, Гетман встал на ноги, велел подать кубок Венгерского вина, выпил за здоровье Государево и объявил всегдашнюю готовность идти на брань за Царя против иноверцев еретиков и самого поганина басурмана Турского Салтана.» Потом опять был положен в постель.