Сергей Романовский - Притащенная наука

Да, наука в России, а затем и в СССР всегда имела особый статус, хотя бы по способу своего зарождения и последующего существования забитого изгоя. Науку советских лет, точнее времени правления Сталина, М.Г. Ярошевский удачно назвал «репрессиро-ванной» [4] [4] Ярошевский М.Г . Сталинизм и судьбы советской науки // Репрессированная наука. Л., 1991. С. 9 – 33. . Конечно, репрессированной была вся советская наука, только одни дисциплины были приговорены к высшей мере социальной защиты (генетика, кибернетика, социология, евгеника), другим было указано их истинное место, где они могли упражняться в беге на месте (философия, история, языкознание).

На всех в равной мере давил гнет одномыслия. И лишь те «ученые» чувствовали себя вполне комфортно, которые понимали, что работать они могут только в советской науке, ибо о другой они не ведали, а потому никаких комплексов не испытывали. Тоталитаризм очень умело создавал бутафорию науки, в ней реальные достижения (их было немало) причудливо сплетались с надуманными открытиями притащенной науки, причем они так плотно переплетались, что отделить одно от другого зачастую было невозможно. Истина оказывалась ложью, а ложь долгие десятилетия воспринималась как долгожданная истина.

Итак, с пера соскользнул незнакомый пока термин «прита-щенная наука». Его мы обстоятельно обмозгуем уже в первой главе книги. Сейчас, чтобы было ясно, о чем мы собираемся говорить, заметим лишь, что в любой стране наука является духовной и интеллектуальной вершиной образовательного и культурного развития нации. Она созревает как плод на фруктовом дереве, и люди с удовольствием вкушают его.

А что в России? К началу XVIII века в нашем отечестве не было ни начальных, ни средних, ни – тем паче – высших школ. Страна была абсолютно неграмотной. Зато Петр Великий амбиции имел безграничные. В 1717 г., будучи во Франции, Петр посетил заседание Парижской Академии наук, почетным членом которой его, кстати, избрали. Решение, к которому его давно подталкивали европейские мыслители, такие, как Г.В. Лейбниц, родилось мгновенно: быть Академии наук и в России! А что некем ее будет заполнить, не беда. Завезем чужестранных ученых. Пусть работают, пока свои «природные россияне» будут ума-разума набираться. Так и сделали: пригласив в Россию иностранных мыслителей, Петр тем самым силком притащилв Россию и науку . Потому она на долгие десятилетия стала никому не нужной, к тому же прожорливой, диковинкой наподобие чудищ из любимой Петром Кунсткамеры.

Весьма важно и то, что принципы, положенные Петром I в основу организации Академии наук, «сохраняли значение на протяжении всей ее истории» [5] [5] Копелевич Ю.Х. Основание Петербургской Академии наук. Л., 1977. С. 3. . Эти принципы и легли в основу тех «особостей» функционирования российской науки, которые стали ее историческими традициями, а уже в наши дни легли в основу приговора, который вынесла российская история своей национальной науке.

Некоторые из этих «особостей» мы и рассмотрим в книге. Пока лишь отметим главное [6] [6] Романовский С.И. «История болезни» Российской Академии наук // Звезда. 1996. № 9. С. 186 – 192. .

Во-первых, Академия наук не стала центром кристаллизации научной элиты страны, Олимпом, к которому бы стремилось ученое сословие, ибо подобного сословия в стране попросту не было. А откуда ему было взяться, если первый наш университет (московский) был открыт лишь в 1755 г., тогда как во всех, без исключения, странах Европы организация университетов на несколько столетий опередила учреждение академий наук. И, что немаловажно, процесс организационного оформления научного поиска проходил на фоне становления новой для европейских стран социально-экономической реформации, что оказалось решающим фактором не только экономической, но даже политической нужности науки для дальнейшего процветания стран Западной Европы.

У России и в этом деле оказался свой особый путь. Науку в Россию, что мы только что отметили, импортировали из Европы. Приглашенные Петром Великим ученые не просто занимались научными проблемами, они работали в едином для всех «присутствен-ном месте», названном Академией наук. Поэтому Академия с момента своего основания стала рядовым государственным учреждением, функционировавшим по законам российской бюрократии. Да и сами ученые сразу попали в разряд казенных людей, ибо Петр заманивал служителей науки не просто тем, что обещал им «довольное жалованье». Главное было в другом: он сумел сломать прочный стереотип того времени, начав оплачивать занятие наукой, тогда как в европейских странах ученые свою жажду познания удовлетворяли в основном на досуге, зарабатывая на жизнь другими путями. Петр же по сути приравнял труд ученого к государственной службе.