Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь

Цезарь тотчас понял, что лучшим средством уничтожить возрождающиеся надежды консерваторов будет немедленно разбить новую африканскую армию помпеянцев. Но он понял также, что ему нельзя вновь уехать из Италии, не попытавшись несколько изменить внутреннее положение, ставшее таким запутанным и опасным по причине его неопределенной политики. Если он будет продолжать ее, то не рискует ли потерять всю свою популярность в низших классах, не приобретя доверия высших? Занятый этой опасностью, раздраженный новой войной, являвшейся наградой за его умеренность, Цезарь до своего отъезда хотел возвратиться к популярной политике и показать ясно свое намерение помочь бедным классам, которые могли дать ему легионариев, выборщиков и непобедимую силу популярности. В то время как все ждали, что он наградит Антония и накажет Долабеллу, он публично выразил свое расположение к последнему и свое недовольство виновником ужасных преследований, в которых погибло 800 плебеев. Он дошел даже до того, что утвердил часть предложений Долабеллы: не всеобщее уничтожение долгов, но снижение квартирной платы до уровня 2000 сестерциев в Риме и 500 сестерциев в других городах Италии. [742]Он отказался принять назначение себя консулом на пять лет, [743]запретил законом отдавать в залог более определенной части земельной собственности, принудил капиталистов помещать часть их капиталов в земельные имущества, [744]ввел обязательные займы у богатых частных лиц и у городов, [745]а также произвел несколько конфискаций, пустив в продажу имущество многих граждан, погибших в междоусобную войну, в том числе имущество Помпея. [746]Это было одновременно местью непримиримым, предупреждением колеблющимся и финансовой мерой для получения денег. Дело в том, что Антоний приобрел дворец Помпея с намерением не платить за него и тотчас же наложил руку на художественные коллекции, мебель и хорошо устроенные погреба. Наконец, Цезарь председательствовал вместо консула на выборах должностных лиц на 47-й и 46 годы, т. е. приказал назначить угодных ему людей, распределил сам пропретуры и щедро наградил верных сторонников. Ватиний и Кален были избраны консулами на 47 год, сам Цезарь и М. Эмилий Лепид — на 46 год; в число преторов был избран Гирций. В трансальпийской Галлии Цезарь оставил Децима Брута, к которому он питал явное расположение; в цизальпинскую Галлию послал М. Брута, которому оказывал покровительство ради Сервилии; в дальнюю Испанию отправил К. Требония, в ближнюю — своего племянника Кв. Педия и Кв. Фабия Максима, в Ахайю — Сервия Сульпиция Руфа, юриста, автора избирательного закона против Каталины, в Иллирию — Публия Сульпиция Руфа, в Вифинию — Пансу. Азия досталась проконсулу П. Сервилию Исаврийскому. [747]Немного времени спустя, когда Цезарь поручил Саллюстию отвести легионы из Кампании в Сицилию, обещая им крупные суммы денег, солдаты снова возмутились, едва не убили Саллюстия и сомкнутыми рядами пошли на Рим, убив двух сенаторов, разграбляя и опустошая все на своем пути. Цезарь вынужден был впустить их в Рим и с большим трудом их успокоил. [748]Но он так спешил окончить войну в Африке, что в конце декабря [749]отправился в Сицилию: 19-го прибыл в Лилибей, [750]с шестью легионами 25-го погрузился на корабли, 28-го высадился в Гадрумете [751]и тотчас начал войну.

«Brutus» Цицерона. — Новые полномочия Цезаря после Тапса. — Личные печали Цицерона. — Смерть Катона. — Вознаграждение ветеранов гражданской войны. — Триумфы Цезаря. — Реформы Цезаря. — Гай Октавий. — Духовный упадок Цезаря. — Клеопатра в Риме.

Это новое возвращение к популярной политике должно было иметь очень важные последствия. С одной стороны, оно положило конец всякой надежде на примирение между Цезарем и консервативными классами. Последние, в сущности, должны были еще раз удивиться умеренности Цезаря, удовольствовавшегося продажей имений своих павших врагов. Но настроение было таким смутным и раздраженным, что конфискация имущества Помпея была воспринята как акт чудовищной мстительности и тирании и вызвала громкие отклики. Правое крыло цезарианской партии было весьма недовольно неожиданным обращением Цезаря с Антонием и с Долабеллой. Таким образом, месяцы, которые Цезарь провел на войне в Африке, казались высшим италийским классам долгими и беспокойными. Всех очень озаботили намерения Цезаря. Что сделает он, когда узнает о крайнем упорстве помпеянцев? Продажа имущества прежних сторонников Помпея, закон о наемной плате, милость, оказанная Долабелле, были дурными предзнаменованиями. Правда, с начала 46 года Цезарь не был уже диктатором, [752]но не заставит ли он дать себе новые полномочия после победы, которая казалась вполне обеспеченной? Подобно тому как весной небо сразу меняется и по земле пробегает тень, когда на солнце находит густое облако, затем снова появляется веселый свет, опять сменяемый тенью, точно так же в душе Италии шли друг за другом эти тучи меланхолии; тень от них мы видим еще и теперь, после стольких столетий, в книгах, написанных в эти месяцы; и она, эта тень, является самым утонченным истолкователем идей и чувств высших классов. Цицерон, ободренный Брутом, с которым он был связан тесной дружбой, забыв о случившихся во время киликийского проконсульства неприятностях, снова взялся за перо. В начале 46 года он начал писать в форме платоновского диалога между Брутом, Аттиком и собой историю латинского красноречия, известную под названием «Brutus seu de clans oratoribus». Но история литературы не могла отвлечь его ум от занятий политикой; и хотя в начале диалога Аттик заявляет, что «говорить о политике не будут», [753]намеки и сожаления дают чувствовать себя при каждом удобном случае. С первых страниц чувствуется скорбь, причиненная Цицерону вновь начавшейся гражданской войной, которая заставляет его завидовать участи Гортензия, умершего ранее, чем он увидел форум опустевшим и немым. [754]Далее Брут воздает горячую хвалу первому консулу республики, который разрушил монархию и от которого по отцовской линии, как доказывает Аттик, большой любитель археологии, происходит и сам Брут. [755]Затем хвалят Марцелла, консула 51 года, врага Цезаря, удалившегося в свое митиленское изгнание подальше от «общих и роковых бедствий». [756]