Александр Зданович - Свои и чужие - интриги разведки

В Особом отделе ГУГБ произошли серьезные кадровые изменения. В его состав влилась большая группа военных работников: бывших пехотинцев, танкистов, летчиков. Впервые переступила лубянский порог и Раскова. Приказом по НКВД ее назначили оперуполномоченным в отделение по обслуживанию авиации. Того, кто оформлял ее на службу в органы — капитана Рогачева, Марина уже не встретила. Рассказывали, что, наотрез отказавшись подписывать сфальсифицированные материалы на высокопоставленных командиров Военно-воздушных Сил, он был обвинен в пособничестве «врагам народа» и на следующий же день арестован особой инспекцией. Больше его никто не видел…

Появление Расковой вызвало в отделении, да, пожалуй, и во всем управлении, удивление. Как вспоминала секретарь отделения, тогда 19-летняя Т. Чеканова, новые сотрудники, сами только что пришедшие в органы из авиационных частей и после окончания академии и, конечно же, знавшие Марину, были ошарашены, встретив ее на Лубянке. В отличие от них, Раскова имела опыт контрразведывательной работы. Этот опыт позволил ей быстро войти в курс дела и, как отмечалось в служебной аттестации, показать себя оперативно грамотным, хорошо освоившим методы профессиональной работы офицером. Способствовали этому, как зафиксировано в документах, ее «инициативность, находчивость и требовательность». Вскоре Марину Михайловну представили на повышение по должности, но предлагали использовать по административной линии: «По состоянию здоровья (в 1940 году болела пять месяцев, и сейчас врачами ее рабочий день ограничен до 8 часов) на оперативной работе использовать нецелесообразно, так как эту работу уложить в восемь часов нельзя», — читаем мы в одном из документов личного дела.

По всей видимости, не прошла для Расковой даром десятидневная «прогулка» по дальневосточным болотам в октябре 1939 года, когда пришлось по приказу командира экипажа «Родины» Валентины Гризодубовой прыгать на парашюте с оставшегося без топлива самолета. Судя по сохранившейся записи телефонных переговоров Гризодубовой с Москвой, она настаивала на усиленном лечении Расковой. Марина же решила ограничиться медпунктом и в итоге несколько месяцев провела в больничной палате.

Выйдя на службу, Раскова в марте 1941 года подала рапорт начальнику военной контрразведки Михееву с просьбой направить ее на учебу на основной факультет академии имени М. В. Фрунзе.

Михеев не возражал и дал указание оформить в короткий срок все необходимые документы.

Судьба, однако, распорядилась по-своему. Не суждено было Расковой освоить академический курс. Грянула война…

Ушел на фронт ее товарищ и сосед по кабинету до работы в Особом отделе летчик-истребитель Алексей Бабичев. Вскоре он погиб в воздушном бою. Возможно, это и подтолкнуло Марину к окончательному решению вновь вернуться в авиацию.

Не увольняясь из военной контрразведки, она занялась организацией женских авиационных полков. С одним из них прибыла в действующую армию, воевала, а в январе 1943 года погибла в авиационной катастрофе.

Отмечая заслуги Марины Михайловны, Совнарком принял специальное постановление об увековечении ее памяти — площадь и улица в Москве названы ее именем. А у Кремлевской стены, у мемориальной доски с лаконичной надписью: «Раскова Марина Михайловна, командир полка пикирующих бомбардировщиков, майор, Герой Советского Союза» — всегда лежат алые гвоздики, их приносят те, кому дорога наша история.

Ранним утром 1942 года в наспех оборудованной землянке собрались офицеры особого отдела 2-й Ударной армии. Предстояло совещание с участием генерал-лейтенанта Власова и других армейских руководителей.

Первый увидевший генерала сотрудник подал команду, и все присутствующие встали, приветствуя немного задержавшегося Власова.

Он энергично прошел к сбитому из плохо обтесанных досок столу, сел и кивком головы дал понять, что совещание можно начинать.

Начальник армейского особого отдела бригадный комиссар А. Г. Шашков сделал небольшой доклад по так называемому особому вопросу — предстоящим боевым операциям, поставил в этой связи конкретные задачи своим подчиненным, дал необходимые разъяснения.

Далее слово взял Власов.

— Товарищи, — громко начал командарм, — для выигрыша крупного сражения требуется умное решение командования, а для проигрыша достаточно двух шпионов…

Командарм говорить умел: точные определения, образные сравнения, апелляция к партийной принципиальности и решимости чекистов каленым железом выжигать малейшие попытки подорвать боеготовность и моральный дух войск.