Сергей Кремлёв - 10 мифов о 1941 годе

Владимир Михайлович Петляков лишь в «заключении» получил возможность самостоятельной работы и тоже возглавил новое КБ. И сразу дал выдающийся бомбардировщик Пе-2, который в конце 1940 года уже начал выпускаться серийно.

Полный тёзка Петлякова — Владимир Михайлович Мясищев в 1938 году тоже стал главным конструктором самостоятельного КБ и дал проект первого в мире дальнего высотного бомбардировщика ДВБ-102 с герметичной кабиной и дистанционно управляемым вооружением, за создание которого в 1942 году получил благодарность Верховного Главнокомандующего Сталина, а КБ — Сталинскую премию.

Чтобы преодолеть последствия «деятельности» в авиации Туполева, Тухачевского, Уборевича и прочих им подобных «маршалов», понадобились срочные организационные усилия многих, и прежде всего — Сталина. В 1940 году по авиационным вопросам было принято более 300 решений и постановлений. В 1941 году — 488.

Однако бурный подъём советской авиации начался уже с 1938 года. Показательно, что первая книга классика истории авиации Шаврова называется «История конструкций самолетов в СССР до 1938 г.», а вторая — «История конструкций самолётов в СССР. 1938— 1950 гг.». Для «демократов» 1938 год — это год репрессий. Для советской авиации — год начала её обновления. Так же, как для РККА и РККФ.

Фактически репрессии в РККА давали шанс на ускоренный рост целому слою достаточно молодых, но опытных, с большим военным стажем командиров. Недаром Гитлер после заговора генералов в 1944 году восхищался Сталиным за то, что он решительно избавился от закостенелого «маршалитета» и воспитал когорту молодых полководцев. Здесь надо лишь уточнить, что сутью репрессий была всё же не кровавая «ротация» кадров, а ликвидация многослойной и многофакторной военной оппозиции бонапартистского, правого и лево-троцкистского толка.

Иногда, впрочем, даже такие серьёзные эксперты, как, например, Сергей Переслегин, считают, что репрессии 1937 года резко снизили интеллектуальный уровень руководства РККА. Что ж, если иметь в виду выдвижение после 1937 года такого «интеллектуала», как маршал Кулик, то с подобным утверждением согласиться можно было бы… Однако достаточно сравнить стенограммы выступлений Тухачевского, Якира, Уборевича и т. д. на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР в 1935 году и стенограммы помянутого выше декабрьского совещания высшего комсостава РККА в 1940 году, чтобы понять, что репрессии 1937 года повысили интеллектуальный уровень руководства РККА — не на уровне маршалов, к сожалению, но на уровне высшего генералитета — вне сомнения.

Как ни странно, в оценке «полководческих» «талантов» репрессированных Блюхера, Егорова, Тухачевского, Федько и других я нашёл, казалось бы, «союзника» в лице Марка Солонина. В своей книге о 1941 годе он напоминает о том, что расстрелянные в 1937 году — это «люди того же поколения, той же политической и жизненной «школы», что и провалившиеся-де в Великую Отечественную войну маршалы Тимошенко, Будённый и Кулик, генерал армии Тюленев, главком кавалерии Городовиков, которых-де через полгода-год Сталину пришлось отправить от греха подальше в глубокий тыл. Мол, «на завершающем этапе войны этих горе-командиров в действующей армии уже мало кто и помнил…».

«Почему же, зная о том, как проявили себя уцелевшие, мы продолжаем строить иллюзии по поводу расстрелянных?» — вопрошает Солонин.

Однако я не возьму Марка Солонина в союзники даже тут! Очень уж он клевещет на командиров РККА, взятых как профессиональный корпус в целом, заявляя, например, что «в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковноприходской школы» и облыжно зачисляя в число выпускников «ЦПШ» маршалов Ворошилова, Тимошенко, Жукова, генерала армии Кирпоноса. Последний, к слову, благодаря способностям получил неплохое для сына бедняка начальное образование в земской школе, где большинство учеников было детьми сельских богатеев и служащих из помещичьей экономии. Кирпонос не смог продолжать учёбу лишь из-за бедности.

Но более того, Солонин утверждает также, что «привлечение полуграмотных, зато «социально близких» кадров было основой кадровой политики (имеется вся кадровая политика, не только в РККА. — С.К. ) и в 20-х, и в 30-х, и в 40-х годах». А отсюда вывод Солонина — уровень командного состава РККА вообще был крайне низок.

Ну что тут сказать?

Ставить на одну доску кадровую политику в какой бы то ни было сфере жизни советского общества в 20-е и даже в 30-е годы (не говоря уже о 40-х!) может лишь человек, злобно истекающий самой чёрной слюной по отношению к прошлому Родины! Да и плохо это прошлое знающий. На деле нельзя ровнять под одну гребёнку даже кадры, характерные для 1935 года и для 1941 года, — рост профессионального уровня всего за шесть лет был качественным, разительным — в промышленности, в науке, в оборонной сфере! Бездарей и «балласта» хватало, но его хватает всегда и везде, во всех обществах, иначе не были бы разработаны на «просвещённом Западе» лишь внешне шутливые законы Паркинсона и Мэрфи и знаменитая «иерархология» с её «принципом Питера».