В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

Правда, все три названных источника возникли в начале XII в., но это, по-видимому, не меняет сколько-нибудь существенно сути дела. При сложности и длительности процессов консолидации средневековых народностей не будет большим риском пользоваться данными начала XII в. для характеристики явлений XI столетия.

К сожалению, состояние источников таково, что на их основании нет абсолютно никакой возможности даже попытаться сколько-нибудь полно охарактеризовать культурные связи Руси, Польши и Чехии рассматриваемого времени. Сведения, извлекаемые из них, позволяют лишь положительно решать вопрос о самом факте рус-ско-чешско-польского культурного общения.

Анализ русского летописания свидетельствует как будто бы, что русским летописцам были доступны некоторые памятники не только южнославянского, но и западнославянского происхождения63. Более того, в русской летописи могли отражаться и отдельные красочные сюжеты из западнославянской устной традиции, проникавшей на Русь и бытовавшей в древнерусском обществе64. Династические браки, заключавшиеся между представителами правящих родов — Рюриковичами, Пшемыслови-чами и Пястами,— тоже, конечно, способствовали развитию культурных связей между Русью и западнославянскими странами, помогали им лучше понимать друг друга, точнее разбираться в существе политических явлений, происходивших у соседей. Прямым свидетельством этого являются некоторые важные сведения о внутриполитическом развитии Польши конца правления Болеслава Храброго, попавшие, со слов польской княжны — супруги Изяслава Ярославича65, не только в летопись в житийную литературу67

Само собой разумеется, что в том же направлении должны были действовать и довольно частые посольства, которыми обменивались между собой Русь, Польша и Чехия.

Воины, знатные и даже духовные лица, оказавшиеся в плену, даже в том случае, если позднее им удавалось так или иначе освободиться, может быть, еще в большей мере, чем браки и посольства, содействовали культурному общению, росту знаний друг о друге в соседних странах. Да это и неудивительно, если учесть, что, попадая к своим славянским соседям, пленный оказывался в весьма близких для него условиях материальной жизни и быта, сталкивался с людьми, говорившими на близких ему языках. Об обычае “сажать пленных на землю” рассказывается в нашей летописи. После похода 1031 г. Ярослав “посадил” захваченных им пленных поляков на реке Роси, где уже в следующем году началось сооружение оборонительных городов68. Аналогичным образом поступал с русскими пленными и Болеслав Храбрый69, который, покидая в 1018 г. Киев, захватил с собой не только большое число рядовых воинов и других лиц, но и бояр Ярослава, его сестер и даже духовных70. Судя

по рассказу о Моисее Угрине71, браки между пленными и победителями не представлялись чем-то абсолютно немыслимым, хотя плен и являлся тогда, согласно обычному праву, важнейшим источником рабства. Очевидно, только часть из русских пленников Болеслава (в числе 800 человек) сумела впоследствии, благодаря князю Ярославу, вернуться на родину72, иные умерли в плену, другие могли даже поступить на польскую службу. В том, что последнее предположение не является чисто умозрительным, свидетельствует весьма любопытный археологический памятник. В Польше, в расположенном недалеко от Лодзи Лютомирске, были обследованы захоронения воинов, содержащие русский и скандинавский погребальный инвентарь и вещи, происходящие из при-черноморских степей. Судя по находкам, здесь покоились останки воинов, прибывших в Польшу с территории Киевской Руси не позднее конца X или самого начала XI в. Этот русский отряд пробыл на службе польских князей приблизительно до 1030 г.73

Отрицательное влияние на развитие культурных связей восточного и западного славянства оказали существовавшие между ними религиозные различия, после разделения в 1054 г. христианской церкви па католическую и православную превратившиеся в острые религиозные противоречия. Особенно ярко влияние религиозных различий в исследуемое время сказалось в области литературного общения, обмена и распространения памятников письменности. Показательно, например, что сохранившиеся источники дают возможность нарисовать достаточно яркую картину чешско-русских литературных связей, которым посвящена довольно значительная историография ласти письменности фактически нельзя сказать ничего определенного. Дело здесь, разумеется, прежде всего в том, что в Чехии в течение довольно длительного времени и в условиях церковного подчинения латино-римской иерархии продолжали сохраняться живые и крепкие традиции церковнославянской письменности и богослуже, ния, унаследованные от Великоморавской державы75.