В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

Под этим новым углом зрения начался и пересмотр старых представлений о характере и смысле древнейшего этапа политических отношений Руси и Польши.

Причем пересмотр этот происходил одновременно как в советской, так и в польской историографии24. Естественно, что при этом были предприняты попытки дать новую интерпретацию летописному тексту под 981 г., хотя и в польской25 'и в советской26 историографии оставались и остаются до счх пор сторонники безусловного признания подлинности текста 981 г., полагающие, что он действительно отражает реальное развитие хода польско-русских отношений 80-х годов X в.

Одной из первых попыток обратиться к пересмотру опорного вопроса о происхождении летописного текста 981 г. была попытка польского историка Г. Лябуды, высказавшего предположение, что в 981 г. происходила не польско-русская, а чешско-русская война27. В сущности это была попытка вернуться к старой точке зрения некоторых чешских историков 28. В современной чехословацкой историографии аналогичную позицию в отношении летописного сообщения под 981 г. занял Л. Гавлик. По его мнению, в 60—70-е годы X в. именно Чехии принадлежала часть восточнославянских земель хорватов

и волынян, и в борьбе с Чехией достались они киевскому князю Владимиру. Что касается летописного известия 981 г., то первоначальный текст его был перередактирован в период 1018—1034 гг., когда и приобрел свой нынешний вид29. Короче говоря, весь вопрос сводится к замене в летописном тексте 981 г. имени “ляхов” “а имя “чехов”.

И в самом деле, почему бы и не принять такую точку зрения, если, не владея краковской и сандомирской землями, велнкопольские Пясты действительно не могли проникнуть в область Червеня и Перемышля? А. Шелон-говский, правда, в свое время предполагал, что они могли укрепиться здесь, имея опорной базой Мазовию30, но предположение это было полностью отвергнуто еще в старой историографии31. Мало чем отличается от последнего предположения и предположение А. Яблонов-окого, увидевшего ъ летописном известии 981 г. свидетельство восточной экспансии мазовецких князей32.

Может быть, именно исходя из этих соображений, известные колебания в оценке “чешской” гипотезы проявил и наш знаменитый историк Киевской Руси Б. Д. Греков, хотя в конце концов он решительно отказался от нее33.

Нужно сказать, что такое решительное несогласие с предложением заменить в летописном тексте 981 г. имя “ляхи” на “чехи” было вообще свойственно русской, а затем и украинской историографии, во всяком случае, со времен С. М. Соловьева34. Главным аргументом русских противников “чешской” гипотезы были при этом наблюдения над русским летописанием. Русская летопись обращает на себя внимание очень хорошим знанием западнославянского этноса. Она не только четко отличает “ляхов” от “чехов”, но и чехов от мораван.

При таких обстоятельствах, разумеется, чрезвычайно трудно согласиться с тем, что русский летописец мог спутать или без всяких к тому оснований заменить “чехов” на “ляхов”. Из польских историков на малую вероятность и необъяснимость предполагаемой замены обратил внимание Г. Ловмяньский35, много лет специально занимавшийся древнерусской исторической проблематикой.

Но есть и еще одно важное соображение, побуждающее отвергнуть замену “ляхов” на “чехов”. Дело в том, что такая замена одновременно означала бы признание необычайно широких границ Чешского княжества в 60—80-е годы X в., означала бы утверждение, что в это время в состав Чехии, помимо Малой Польши и Силе-зии, входили и значительные по территории восточнославянские области. Но такой взгляд на Чехию, как на самую крупную западнославянскую страну того времени, явно расходится с прямыми указаниями современного событиям источника — “Записки” Ибрагима ибн Якуба, который Прямо заявляет, сравнивая Древнеполь-ское государство с другими западно- и южнославяиски-ми странами, что страна Мешко “самая большая из их (т. е. славян) стран”36. Ни словом не упоминая ни о каких чешских владениях на Руси, Ибрагим ибн Якуб вместе с тем прямо свидетельствует о том, что владения Болеслава Чешского распространялись “от города Фра-ги (Праги) до города Крако (Кракова)”, куда и являлись со своими товарами купцы из русских земель37.

Не могут изменить таких представлений на размеры Древнечешского государства в 60—80-е годы X в. и ссылки “а так называемую Учредительную грамоту Пражского епископства 1086 г. Забегая несколько вперед38, следует сказать, что упомянутые в ней восточные границы по Стыри и Бугу не являлись ни политическими, ни церковными границами Чехии X в., а, как это уже неоднократно отмечалось в историографии вопроса, могут скорее всего рассматриваться лишь как предполагаемые Миссийные границы Пражского церковного