Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Сообщи, сколько пластунов будет отправлено, чтобы я могла им скоренько послать иконки, а также, сколько офицеров в каждом полку; пожалуйста, вели Дрент. [184] Дрентельн А.А. послать мне шифрованную телеграмму через Киру .

Анина мать была очень больна, страшный припадок камней в печени, но сейчас ей лучше, — еще один такой приступ, и это, по словам нашего Друга, будет ее конец. — Опять она пристает, чтобы я ей позвонила по телефону или чтобы пришла вечером, тогда как мы ей каждый день объясняем, что мне это еще не разрешено.

Это так скучно, да еще куча писем ежедневно! Это не моя вина, я должна совсем оправиться, и только спокойное лежание (ибо мне еще нельзя принимать лекарств) может мне помочь. Она думает только о себе и злится, что я так много времени провожу с ранеными. Мне приятно с ними. Их благодарность придает мне силы, тогда как с ней, вечно жалующейся на свою ногу, гораздо более утомляешься, — в такой мере расстраиваешь себя, как морально, так и физически в течение всего дня, что на вечер уже едва хватает сил.

Опять получила любящее письмо от нашего Друга. Он хочет, чтобы я выходила на солнце, говорит, что это будет для меня полезнее (морально), чем лежанье. Но сейчас стоят сильные морозы, я все еще кашляю, простуда еще не совсем прошла, меня еще лихорадит, и я так слаба и утомлена. Получила телеграмму от моего Тучкова из Львовского склада-поезда — (их у нас 4), он устроил один летучий, для подачи более скорой помощи, — этот поезд будет числиться нашим пятым. “Летучий поезд окончил 2-ю поездку, обслужив район СтрыеСколе и Выгоды; причем некоторые части войск и санитарных частей снабжались вблизи позиций Тухлы, Либохоры и Козювки, одновременн. Раздав. подарки и образки (от меня) — внимания оказыв. В.В. всюду вызывала искр. восторг и безгран. радость. На обратном пути в пустые вагоны, оборудованные переносными печами, были погр. в Выгоде около 200 раненых, эвакуация кот. значит. облегчила работу лазар”. и т.д., а потому, чем ближе эти маленькие поезда подходят к фронту, — тем лучше. Мекк — маленький гений, придумывающий и устраивающий все это продвижение, — все, что он делает, действительно делается хорошо и быстро. Ему также удалось найти порядочных людей для этих поездов-складов.

Зизи посидела у меня часок и была очень мила.

Девочки погуляли, а сейчас отправились в Большой Дворец.

Сейчас курьер едет к Ольге, а потому должна черкнуть ей пару строк. Пожалуйста, скажи Дрент., что мы шлем ему привет и надеемся, что его нога поправляется. Поклонись Граббе, Н.П., маленькому адмиралу и моему другу Федор.

Теперь прощай, мой дорогой, мой милый муженек, мое милое солнышко. Покрываю тебя нежнейшими поцелуями. Бэби тоже целует тебя. Девочки в диком восторге от того, что ты им разрешил выкупаться в твоей ванне. Бог да благословит и защитит тебя, и да предохранит тебя от всякого зла! В молитвах и мыслях постоянно с тобой. Навсегда твоя

Солнышко.

Царское Село. 7 марта 1915 г.

Мой родной, любимый,

Вот уже неделя, как ты уехал, но кажется, что гораздо дольше. Твои телеграммы и драгоценные письма такое для меня утешение, я постоянно их перечитываю. Видишь, я забочусь о своем здоровье и сегодня опять встала лишь к 8 часам. Аня этого не хочет понять. Доктор, дети и я ей это объясняем, и все же каждый день приходит пять писем с просьбами прийти к ней, — она знает, что я лежу и все-таки удивляется. Такой эгоизм! Она знает, что я никогда не упускаю случая прийти к ней, когда только могу, даже когда я безумно устала, и все же ворчит, почему я два раза в день ходила к неизвестному офицеру. Она не обращает внимания на слова Боткина, что это он меня не пускает; у нее гости целый день. Мои визиты к ней она считает моей обязанностью (мне кажется), и поэтому часто их не ценит, тогда как другие благодарны за каждую секунду, проведенную с ними. Ей очень полезно не видать меня несколько дней, хотя во вчерашнем шестом письме она жаловалась, что так давно не имела моих поцелуев и благословения. Если бы она хоть раз соблаговолила вспомнить, кто я, она поняла бы, что у меня есть другие обязанности, кроме нее. Сто раз я ей говорила про тебя, кто ты, что император никогда не посещает больных ежедневно (что бы подумали об этом!), что ты, прежде всего, должен заботиться о своей стране, что ты устаешь от работы и нуждаешься в свежем воздухе, и должен гулять с Бэби и т.д. Это все как об стену горох — она не желает понимать, потому что находит, что она должна быть на первом месте. Она предлагает пригласить вечером офицеров для детей, надеясь залучить меня к себе, но они ответили ей, что хотят остаться со мной, так как это единственное время, когда мы можем спокойно посидеть вместе. Мы ее слишком избаловали, но я серьезно нахожу, что она, как дочь наших друзей, должна была бы лучше понимать вещи, и болезнь должна была бы изменить ее. Но теперь довольно про нее — скучно; это перестало огорчать меня, как раньше, меня только изводит ее эгоизм.