Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Навсегдатвой старый муженек

Ники.

Царское Село. 1 сентября 1915 г.

Мой милый, дорогой Ники ,

Темно, серо, и я пишу при свете лампы. Спала плохо. — Просмотрела газеты как тяжело приходится нашим войскам, — против них стянуто столько сил, но Бог нам поможет! — Приятно видеть, насколько известия теперь лучше изложены. Это всех поражает. Теперь все гораздо легче понять. — Закрывается ли Дума? — Каждый день появляются статьи, что невозможно распускать ее теперь, когда она так нужна, и т.д. — Впрочем, ты ведь тоже читаешь газеты. — Надо было еще две недели тому назад закрыть ее.

Но они все продолжают преследовать немецкие имена. Щербатов обещал мне быть справедливым и не вредить им. Теперь же он подчиняется желаниям Думы, увольняет всех с немецкими именами, — бедного Гильхен [367] в два приема выгнали из Бессарабии, — он приходил жаловаться к старухе Орловой. В самом деле, он — безумный трус. Все честные люди, притом истинно русские, изгоняются, — почему, дружок, ты дал на это свое согласие? — Скорее смени его. Мы наживаем себе столько врагов вместо верноподданных. Ошибки, сделанные им за один день, придется исправлять годами. — А. получила прелестную телеграмму от Кусова — он был “безгранично счастлив”, когда узнал новость про тебя. — Она видела Безака [368] у Нини, он великолепно говорил, в восторге от ухода Джунковского, Орлова и Ник. Николай того же мнения, говорит об этом направо и налево и хорошо отзывался о Горемыкине. — Говорят, будет перерыв Думы до 15-го октября; жаль, что срок назначен опять так рано, но слава Богу, что сейчас-то она распущена. Только теперь надо усиленно работать, чтобы помешать им причинять вред по возвращении. — А печать надо хорошенько прибрать к рукам. Они намерены опять скоро выступить против Ани, значит, против меня и нашего Друга. Аня послала Воейкову письмо, полученное ею сегодня, и просила его настоять на том, чтобы Фролов запретил печатать всякие статьи против нашего Друга или А. У них военная сила, и им это легко. Воейков должен взять это на себя, твое имя не должно упоминаться. В. обязан охранять наши жизни и нас от всего, что может нам повредить, а эти статьи — против нас. Ничего не надо бояться, надо лишь принять очень энергичные меры. Ты уже показал им свою волю. Теперь ни в коем случае не надо ослабевать — раз уж начато, легко продолжать.

Операция прошла благополучно, после нее я сделала несколько перевязок.

Было очень интересно повидать молодого Ивана Орлова, — он имеет 3 георгиевских креста и Станислава с мечами и представлен к офицерскому кресту. — Он был легко контужен, двое из его людей убиты, и в аэроплан его были брошены бомбы, когда он был на земле. — Он приехал за новым. Он сбрасывает бомбы, стрелы и воззвания с предупреждением об обстреле. — Княжевич приезжал на несколько дней, вид у него хороший. Затем мы ездили кататься, — погода была хорошая и солнечная. В Павловском саду мы встретили Бэби, — он с другими мальчиками катался в своем большом автомобиле.

Как хорошо, что Кирилл тоже в ставке — ты можешь с ним поговорить по душе. Повлияй на него, чтобы он отделался от Николая Васильевича.

Завтра я со старшими девочками поеду в город, чтобы повидать наших раненых, вернувшихся из Германии, затем к чаю на Елагин, и надеюсь поставить за тебя свечку у Спасителя.

Вчера вечером мы были у Ани, где видели Шурика [369] и Юзика [370]. У меня ничего нет интересного рассказать тебе, милый. Храни тебя Господь, помоги тебе в твоей тяжелой работе и да дарует Он сил и успеха нашим войскам!

1000 поцелуев шлет тебе, мой Ники, твоя глубоко любящая старая

Женушка.

Наш Друг в отчаянии, что Его сына призывают, — это Его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство.

Толстый Орлов, говорит, будто ему было сказано не уходить до твоего возвращения. Он все еще надеется остаться, — его самолюбие ужасно оскорблено, — он, очевидно, забыл все, что говорил или делал, и все свои грязные денежные дела. Зинаида [371], говорят, рвет и мечет, что эти 3 [372] ушли, а в соседней комнате папа Феликс [373] говорит Безаку, что он в восторге от этого!

Передай старику, что я видела его жену и двух дочерей в подъезде — они выглядят хорошо, — уехали на Сиверскую.

Царское Село. 2 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Дивное, солнечное утро. Оба окна всю ночь стояли открытыми, и теперь тоже. — У меня теперь новые чернила, — те кончились, они были заграничного производства. Меня всегда огорчает, как мало вещей производится здесь. Все привозится из-за границы — самые простые вещи, как, например, гвозди, шерсть для вязания, вязальные иглы и множество других необходимых вещей. — Дай Бог, чтобы по окончании этой ужасной войны фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, — такая огромная страна и зависит от других! — Молодой Дерфельден (брат кавалергарда, которого мы знали), зять Павла, вернулся с генералом Кауфманом; он говорит, что снаряжение, присланное нам из Франции, было без ключа, так что оно непригодно и должно быть переработано здесь, что возьмет очень много времени. Он телеграфировал об этом во Францию и получил ответ, что мы сами должны это сделать.