Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Извини, что я говорю с тобой так откровенно, но я слишком страдаю — я знаю тебя и Н. Поезжай к войскам, не говоря Н. ни слова. У тебя ложная, излишняя щепетильность, когда ты говоришь, что нечестно не говорить ему об этом, — с каких пор он твой наставник, и чем ты ему этим помешаешь? Пускай, наконец, увидит, что ты действуешь, руководясь собственным желанием и умом, который стоит их всех взятых вместе. Поезжай, дружок, подбодри всех, Иванова тоже — теперь ожидаются тяжелые бои! Осчастливь войска своим дорогим присутствием, умоляю тебя их именем — дай им подъем духа, покажи им, за кого они сражаются и умирают, — не за Н., а за тебя! Десятки тысяч никогда тебя не видали и жаждут одного взгляда твоих прекрасных чистых глаз. — Столько народу туда проехало, что тебя не смеют обманывать, будто туда нельзя пробраться. — Но если ты скажешь об этом Н., шпионы в ставке (кто?) сразу дадут знать германцам, которые приведут в действие свои аэропланы. 3 простых автомобиля не будут особенно заметны, но телеграфируй мне, чтобы я могла знать о твоем решении и известить нашего Друга, чтобы Он тогда помолился за тебя. — Напиши так: “завтра опять отправляюсь в поездку”, прошу тебя, друг мой. — Верь мне. я желаю твоего блага — тебя всегда надо ободрять, и помни — ни слова об этом Н., пусть он думает, что ты уехал куданибудь, в Бел. или куда тебе захотелось. Эта предательская ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрять тебя в твоем намерении ехать... Но солдаты должны тебя видеть, они нуждаются в тебе, а не в ставке, ты им нужен, как и они тебе.

Теперь прощай, мое солнышко. — Целую и крещу без конца.

Навсегда твоя

Солнышко.

Ц.С. 25 июня 1915 г.

Мой дорогой,

Благодарю тебя горячо за твое милое длинное письмо. Я ему очень обрадовалась. — Как хорошо, что твоя поездка удалась, хотя ты был один, без твоих “Benoitons”!

Я совсем не знала, что Неверле умер — добрый старик! — Как хорошо, что ты видел зубров и смог проехать через пущу! — Ах, мое сокровище, как ты, должно быть, встревожился, когда Н. получил эти дурные известия! — Здесь я ничего не знаю, живу в тревоге и сомнении, и жажду знать, что там происходит. Бог поможет, но я боюсь, что нам придется пережить еще много страданий и ужасов. От этого вопроса о снаряжении можно с ума сойти!

Дорогой мой, я слыхала, что этот мерзкий Родзянко с другими ходил к Горемыкину просить, чтобы немедленно созвали Думу. О, прошу тебя, не позволяй, это не их дело! — Они хотят обсуждать дела, которые их не касаются, и вызвать ещебольшенедовольства [305]. — Надо их отстранить. — Уверяю тебя, один вред выйдет из всего этого, — они слишком много болтают.

Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться! — Не позволяй им наседать на тебя. — Это ужасно, — если им сделать уступку, то они подымут голову.

Ты знаешь, что Гучков все еще друг Поливанова — это было причиной, почему П.и Сух. [306] разошлись. — Мне не нравится этот выбор. Я ненавижу твое пребывание в ставке, — и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими. Он не имеет права себя так вести и вмешиваться в твои дела. — Все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто бы он теперь Государь.

Ах, мой Ники, дела идут не так, как следовало бы! Поэтому Н. и удерживает тебя там, чтобы влиять на тебя своими мыслями и дурными советами. — Неужели ты мне еще не хочешь поверить, мой мальчик?

Разве ты не можешь понять, что человек, который стал просто предателем Божьего человека, не может быть благословен и дела его не могут быть хорошими? — Впрочем, что ж, если надо, чтобы он оставался во главе войск, ничего не поделаешь. Все неудачи падут на его голову, но во внутренних ошибках — будут обвинять тебя, потому что никто внутри страны и не думает, что он царствует вместе с тобой.

Это все так невыразимо фальшиво и скверно!

Я боюсь, что расстраиваю и мучаю тебя своими письмами, но я одинока в своем горе и тревоге, и не могу молчать о том, что считаю своим долгом тебе сказать.

Вчера вечером я пригласила Кусова (б. Нижегор.) — Московского полка, из Твери — и была поражена, что он говорил совсем то, что я думаю, хотя он меня не знает и видит только второй раз. — Это показывает, сколько народу должно быть тех же взглядов, что и он. — Он провел 3 дня в ставке и не вынес оттуда приятного впечатления, — то же самое Воейков и Н.П., которые более всех тебе преданы. Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго. — Он знает и видит Н. насквозь, а также твое слишком доброе и мягкое сердце. — Я редко страдала так ужасно, как теперь, не будучи в состоянии тебе помочь, но чувствуя и сознавая, что дела идут не так, как следует. Я беспомощна и бесполезна, — это невыносимо тяжело. А Н. знает мою волю и боится моего влияния (направляемого Григ.) на тебя — это все так, мой дружок!