Екатерина Гончаренко - Октябрь [История одной революции]

19 октября.

Вот уже две недели, как большевики, отъединившись от всех других партий (их опора — темные стада гарнизона, матросов и всяких отшибленных людей, плюс — анархисты и погромщики просто), держат город в трепете, обещая генеральное выступление, погром для цели: «Вся власть Советам» (т. е. большевикам).

( секретарь штаба Красной гвардии Выборгского района )

За несколько дней до переворота и сразу после него несколько подвод целыми днями занимались перевозкой оружия частью в штаб, а главное — на заводы для вооружения отрядов и, в особенности, для хранения про запас. Хотя повсюду в воинских частях и базах были комиссары Военно-революционного комитета, мы считали более надежным иметь запасы на заводах, чтобы в случае надобности обратить заводы в наши бастионы.

В субботу, 21-го, снова состоялось собрание полковых и ротных комитетов всех частей. Опять — Троцкий. Опять единый «текущий момент», но три постановления. Во-первых, собирается советский съезд, который возьмет власть, чтобы дать землю, мир и хлеб; гарнизон торжественно обещает отдать в распоряжение съезда все силы до последнего человека. Во-вторых, ныне образован и действует Военно-революционный комитет; гарнизон его приветствует и обещает ему полную поддержку во всех его шагах. В-третьих, завтра, в воскресенье, 22-го — День Петербургского Совета, день мирного подсчета сил; гарнизон, никуда не выступая, будет на страже порядка и даст в случае нужды отпор провокационным попыткам буржуазии внести смуту в революционные ряды.

Вышли маленькие недоразумения с делегатами казаков, которые ссылались на фельетоны Ленина и беспокоились, не будет ли завтра восстания; они, собственно, собирались завтра на крестный ход, а кроме того, на коленях у немца мира просить не станут… Сначала пошумели, но потом нашли «общий язык»: к братьям-казакам составили обращение, приглашая их, как дорогих гостей, «на наши митинги и собрания в день нашего праздника и мирного подсчета сил».

Против резолюций Троцкого не голосовал никто. Только 57 человек держали нейтралитет и воздержались. Кажется, можно было быть спокойным. Тут достаточно крепко…

22 октября, в день Петроградского Совета, мы с Ярчуком ранним утром отправились в Петербург на небольшом буксирике. Съезд назначался к открытию 25-го, но нам нужно было запастись мандатами, а главное, выяснить положение в столице, получить в ЦК и ПК информацию.

Первым из членов Военно-революционного комитета повстречался тов. Дашкевич, не то поручик, не то прапорщик из Петрограда, всегда добродушный и улыбчивый. Добродушие — великое дело, но когда контрреволюция стала поднимать голову и готовить одну провокацию за другой, оно казалось нетерпимым. Тут подошел тов. Чудновский, вернувшийся из эмиграции, на редкость хороший, кристально чистый товарищ. За короткое время мы успели с ним близко сойтись и подружиться. Сейчас он только что вернулся из армии и нашего революционного нетерпения отнюдь не разделял. Разгорелся жестокий спор — брать власть или выждать Учредительного собрания? Чудновский стоял за последнее, ссылаясь на солдатские настроения. Нам это казалось непростительным оппортунизмом, трусостью, политической близорукостью.

В разгар спора в комнату вошел тов. Свердлов. Отозвав меня в сторону, он предложил мне немедленно вернуться в Кронштадт: «События назревают так быстро, что каждому надо быть на своем месте».

В День Совета (22 октября), часов в двенадцать дня, я должен был выступать на митинге в Народном доме.

Настроение трех тысяч с лишним людей, заполнивших зал, было определенно приподнятое; все молча чего-то ждали. Публика была, конечно, рабочая и солдатская по преимуществу. Но было видно немало типично мещанских фигур, мужских и женских…

Как будто бы овация Троцкому прекратилась раньше времени — от любопытства и нетерпения: что он скажет?.. Троцкий немедленно начал разогревать атмосферу — с его искусством и блеском. Помню, он долго и с чрезвычайной силой рисовал трудную (своей простотой) картину окопной страды. У меня мелькали мысли о неизбежном несоответствии частей в этом ораторском целом. Но Троцкий знал, что делал. Вся суть была в настроении. Политические выводы давно известны. Их можно и скомкать — лишь бы сделать с достаточной рельефностью.