Сергей Голицын - Записки уцелевшего (Часть 1)

Со спектаклем "Двенадцатая ночь" у меня связаны любопытные воспоминания: примерно к пятой постановке зал пустел: ведь в городе-то было всего шесть тысяч жителей. А первый ряд предоставлялся родным артистов и комиссарам. В тот вечер во всем ряду сидели только сестра Маша и я. А антракты были длинные, и спектакль затянулся. После третьего действия нам обоим захотелось кое-куда. В театре не только уборных, но и фойе не было. Гуляй в антрактах по вытоптанной площадке туда и сюда, а если куда-либо захотелось, прячься в лопухи сзади театра. Взявшись за руки, мы пошли к выходу, но наткнулись на толкотню. Выяснилось, что вооруженные красноармейцы никого не пускают и проверяют документы, ловят дезертиров. Нам бы сказать: "Дяденьки, пустите нас, какие мы дезертиры". А мы испугались, повернули назад и сели на свои места. В следующем антракте опять пошли к выходу и опять вернулись. Что делать? Терпеть дольше было невозможно, и мы, воспользовавшись темнотой зрительного зала, пустили на пол. И живо пересели на другие места...

Антракты бывали длительными, очень уж долго менялись декорации. В 1977 году старый бухгалтер Архангельский - сын, священника церкви Покрова - мне красочно рассказывал, как в молодости служил он в Богородицком театре суфлером и какая всегда поднималась за сценой в антрактах суматоха. Четвертушкин не признавал, что и второстепенные артисты тоже переживают свои роли, и, за исключением Бурцева и Русакова, всех мужчин заставлял таскать, приколачивать, снимать, поднимать, расставлять детали декораций - фанерные деревья, мебель из графского дворца и т. д. Гвозди являлись остродефицитными, и Четвертушкин нервничал, умолял и бранился, чтобы осторожнее их забивали и вытаскивали; а уж если какой гвоздь погнулся, так не выкидывать его, а непременно выпрямлять.

Декорации писал брат Владимир. Четвертушкин требовал от него исторической точности и реализма. Сохранился альбом, в котором Владимир рисовал эскизы задников к "Вишневому саду". На одном - вишневые деревья нарядились белой пеной цветов, на другом - те же деревья поздней осенью, они без листвы, протягивают корявые черные сучья.

Я смотрел, как Владимир по утрам в зрительном зале летнего театра или просто рядом, во дворе, переносит на разложенный на земле холст свои эскизы. Изредка он мне приказывал подать клей, сухой краски, еще чего-нибудь. И я кидался выполнять его поручения. Для задника "Ревизора" Четвертушкин присмотрел два старинных домика на Константиновской улице, возле церкви Покрова. Владимир ходил их рисовать акварелью, а я садился рядом с ним. Когда набегали мальчишки, я их отгонял.

2.

Страшное было время - 1920 год. Гражданская война бушевала, за лето не выпало ни одного дождя, голод надвигался. И тогда же в Богородицке началось строительство: к осени оборудовали настоящий теплый театр на Базарной площади. В двухэтажном каменном доме купца Попова убрали межэтажные перекрытия, внутренние стены и перегородки, соорудили сцену, яму для оркестра, галерку, нашлось место и для фойе, во дворе построили две уборных. Так Богородицк обогатился настоящим театром не то на 300, не то на 500 мест - цифры у старожилов расходятся.

Открыли театр "Гамлетом". Спектакль выдержал свыше десяти постановок. Сестра Соня в нем не участвовала. Часть сцен Четвертушкин безжалостно выкинул, но все равно спектакль длился до полуночи. Может быть, отдельные зрители - красноармейцы, крестьяне, сыновья и дочери богородицких мещан - не всё понимали, но они смутно чувствовали, что в монологах и репликах Шекспира таится высочайшее искусство, которое замечательные богородицкие артисты стремились донести до каждого из них. И зрители аплодировали неистово, до красноты отбивая ладони, восторженно крича до хрипоты.

Гамлета играл Бурцев, короля - Русаков, королеву - приезжая настоящая артистка из города Бузулука Челнокова. Офелию - Галя Деревянко, Лаэрта Постников, сын священника Земледелки.

Свидетельствую: эта постановка была вершиной, до которой поднялось театральное искусство в маленьком провинциальном городке. Несколько лет спустя я видел "Гамлета" во Втором МХАТе. Да, там играл Гамлета великий Михаил Чехов, короля играл Чебан, королеву - Гиацинтова, Офелию - Дурасова. Сравнивать оба спектакля нельзя, но должен сказать, что в Богородицке все было проще, человечнее, доступнее и теплее. Впрочем, отдельные зрители хохотали, когда увидела Гамлета со спущенным чулком, считая это таким же "ляпом", как и упавший однажды фанерный куст, за которым прятался скрюченный Дух отца Гамлета.