Василий Ставицкий: Тайные страницы истории

Но не разумнее ли еще было бы предоставить всю эту комиссию ему? Ведь не маркизу потом придется иметь дело с пришедшим флотом. Кроме удобства гаваней нужно принимать в расчет будущие военные и политические обстоятельства, стратегию кампании. А здесь маркиз совершенно посторонний человек. Что же касается отправки завербованных «кормчих» в Петербург, то это уже просто глупость. Нельзя разве выслать всех этих лоцманов навстречу подходящим кораблям? Хорошо, что флот находится в готовности. Но вблизи от родных берегов пользы от этого нет. А как понять вот эту кабинетную премудрость: «для экспедиции в Средиземное море довольно будет нескольких, во всем изобильно снабженных кораблей, ибо оные в малом числе поспешнее большой эскадры плыть и удобнее от примечания злодействующих Нам дворов скрыться могут…»? Ну, трусит матушка, боится шведов. В этом есть какой-то резон. Но остальное — это же для дитяти. Какая самая малая эскадра сможет незаметно просочиться через Гибралтар, если ее будут ждать? А главное — какой смысл даже в самом быстром приходе нескольких кораблей? Пусть даже на каждом будет по сотне пушек. А сколько пехоты они смогут перевезти? Без пехоты же не закрепиться на занятых в результате восстания территориях и не оказать реальной помощи восставшим в глубине материка и островов. Видно, брат Григорий плохо растолковал матушке ситуацию. Либо это происки Никиты Ивановича [2] Никита Иванович Панин (1718–1783) — один из руководителей русской внешней политики, «первоприсутствующий» в коллегии иностранных дел. . Он и войну не одобрял (словно это от одной России зависело). А о морской экспедиции и слышать не хотел. То ли осторожничает по обычаю, то ли боится в случае успеха еще большего усиления Орловых, а вернее: и то и другое. Он, Алехан, должен вмешаться. Он воспользуется данным матушкой поручением «объяснить Нам, как наискорее, мысли ваши о всех вышеписанных статьях, дабы мы по оным и по другим получаемым сведениям решительную уже резолюцию благовременно принять могли». Он изложит «собственные» свои «рассуждения о удобности, пользе, времени и количестве отправленной отсюда в Средиземное море эскадры Нашей». Пусть в Петербурге поймут, что без посылки сильного флота с приличествующим десантом — и притом посылки по возможности наискорейшей — вся затея окажется пустой.

К сожалению, от этого письма уцелел лишь небольшой отрывок, который процитировал в своих «Записках» князь Юрий Владимирович Долгоруков. Но и в нем чувствуется решительное настроение Алехана: «…Или ехать, и ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых из-под ига татарского, которое они терпят. И скажу так, как в грамоте государь Петр Первый сказал: а их, неверных магометан, согнать в поля и степи песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем: слава Богу нашему и всемогущему».

Объяснив таким образом без всяких околичностей и императрице, и совету при высочайшем дворе, что он думает об их умнохудощавой политической премудрости, Алехан продолжал в Венеции свою энергичную деятельность верховного тайного резидента России в Средиземноморье. К нему стекались с разных сторон эмиссары и агенты, в том числе добровольные, количество которых, если верить Рюльеру, было весьма значительным. «Большое число русских офицеров, — уверяет он, — мчалось к различным итальянским городам, одни — неизвестными, другие под разными предлогами (каких-либо) дел или любознательности. Даже русские, попавшие в немилость у их государыни, удаленные от ее двора, скитавшиеся по различным европейским столицам, ухватились за эту оказию, чтобы снискать себе протекцию людей, пользующихся доверенностью, и сбежались в Италию. Эти разорительные интриги и скорое прибытие в эти моря эскадр, которые снаряжали в русских портах, принуждали отправлять много денег в города, столь чуждые русской империи, с которыми эта страна не имела никаких связей, ни торговых, ни политических».

Нельзя не поблагодарить мсье Рюльера за то, что он так близко к сердцу принял подлинные интересы России, которые не желали понимать императрица и ее окружение. Что же касается «всего роя эмиссаров и офицеров», о котором говорит Рюльер, то действительная роль почти всех этих людей, оставшихся безымянными (точно ли их был «рой»?) в развернувшихся далее событиях до сих пор не выяснена. Многие ли из них вступили в контакт с Орловым и его уполномоченными, какие поручения им были даны и как они их выполнили, сведений нет. Из лиц известных, посетивших Алексея и Федора в Венеции, Рюльер называет Тамару и Папаз-оглы. Василий Степанович Тамара был молодой украинец, воспитанный в Италии, который из чистой любознательности навестил самые знаменитые края Эллады. «Один из покровителей, посвященных в правительственные тайны, придал ему смелости представить свои наблюдения императрице, и тотчас же, по слабости, присущей всем тем, которые предлагают государям эти великие проекты революций и восстаний… Тамара еще преувеличил силы греков».