Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь королевских мушкетеров

Неделю спустя восстание разгорелось с новой силой и к началу мая охватило большинство городов Бретани – Динан, Монфор, Ламбаль, Ванн, Нант. В Нанте толпа захватила епископа, прибывшего к восставшим в качестве парламентера, и обменяла его на одну женщину, посаженную в тюрьму в самом начале беспорядков. Губернатор города господин де Молак сумел уладить дело миром, за что… попал в опалу у государя. Зато в Шатодене наместник короля господин де ла Кост выступил против восставших с оружием в руках, был тяжело ранен и вынужден запереться в Бресте. Бунтовщики торжествовали победу – почти три месяца.

Губернатор Бретани герцог де Шон (прозванный бретонцами «толстой свиньей») держал двор в неведении относительно истинного размаха, который приняло восстание: он знал, что вину за беспорядки в провинциях чаще всего перекладывали на губернаторов. Не смел он и открыть истинные причины бунта: чрезмерные налоги и вопиющую нищету, а тем более просить об отмене новых податей. Поскольку ни король, ни он сам не могли считаться виновными в случившемся, он заявил, что во всем виноваты местное дворянство и парламент. 12 июня герцог предложил Кольберу принять жесткие меры: уничтожить пригороды Ренна, а если потребуется – то и половину города. Но для осуществления таких планов нужны были регулярные войска, а еще нужно было избавиться от городского ополчения, с 8 июня находившегося под ружьем и охранявшего ворота. Губернатор умело разыграл комедию, поклялся не вызывать в Ренн никаких внешних сил и убедил наивных ополченцев разоружиться.

Со своей стороны, парламент умолял короля приостановить на какое-то время сбор налогов и срочно созвать Штаты; одновременно он принимал свои меры против мятежников.

Вся Нижняя Бретань была в огне. «Восстание гербовой бумаги» стало называться еще и «восстанием красных колпаков» по отличительному знаку, который избрали себе бретонские крестьяне. В Бретань срочно отправили мушкетеров, которыми вместо д'Артаньяна, погибшего при Маастрихте, командовал Луи де Форбен.

Герцог де Шон ничего не предпринимал до подхода войск, вытребованных им у короля; единственным человеком, попытавшимся восстановить мир, был иезуит отец Монуар – «последний бретонский апостол»; но шесть тысяч солдат под командованием де Форбена уже шли в Бретань. 16 августа они были в Нанте, затем в Кемпере; в середине сентября у Тимера состоялось сражение, которое положило конец восстанию. Затем начались репрессии.

Людей толпами отправляли на галеры, вешали без счета, колесовали и четвертовали без всякой жалости. Отец Монуар добился позволения облегчать душу несчастных, которых казнили тысячами. С 18 сентября по 12 октября герцог де Шон ездил по всей провинции, включая Сен-Брие и Сен-Мало, творя жестокие казни; при этом он продолжал посылать жителям Ренна успокаивающие письма. 12 октября он вступил в Ренн во главе внушительного военного отряда и повел себя так, словно находился в завоеванной стране. Парламент изгнали в Ванн, он пробыл там четырнадцать лет и смог вернуться обратно только за плату в полмиллиона ливров; горожан разоружили; главную улицу стерли с лица земли, а жителей изгнали – больше четырех тысяч человек были обречены скитаться, умирая от холода и голода, давать им приют было запрещено под страхом смертной казни. В городе разместили на постой гарнизон в шесть тысяч солдат, которые издевались над горожанами как могли. Герцог оставался глух к самым слезным мольбам: «…он был из той породы людей, которые запрещают баранам блеять не только когда их стригут, но и когда с них сдирают шкуру». Потом начались казни…

В ноябре войска под командованием де Форбена в строгом порядке покинули Бретань и в нее вторглась новая армия в десять тысяч человек – недисциплинированная, не соблюдающая никаких правил, которая тотчас приступила к грабежам. Тот же кошмар – грабежи, насилия, убийства, издевательства над женщинами и детьми – творился в Гиени и Гаскони. Парламент Бордо отменил свое постановление о прекращении выплат; в наказание за бунт в городе расквартировали на зиму восемнадцать полков, что обошлось горожанам в миллион ливров.

Война, продолжавшаяся на Рейне, вынудила короля отозвать войска 1 марта 1676 года.

Восстание «красных колпаков» было неслыханным по своему размаху; ничего подобного во Франции не повторялось целый век (если не считать восстание камизаров – протестантов из Севенн – против отмены Нантского эдикта). Однако оно было именно бунтом, а не крестьянской войной, как предыдущие мятежи; некоторые историки пытаются представить его как первый опыт «классовой борьбы»: дворяне и крестьяне находились по разные стороны баррикад, никаких вождей из «благородных» у повстанцев не было; роты драгун-разночинцев, метивших в дворяне или хотя бы в высшую буржуазию, – без всяких сантиментов расправлялись с «зарвавшимся плебсом».