Юзеф Мацкевич - Катынь

— Я надеюсь, что, когда генерал Сикорский приедет, он уже найдет всех своих офицеров.

— Мы отдадим вам всех людей, которые у нас есть, — отвечает Вышинский, — но мы не может отдать вам тех, которых у нас нет. Например, англичане дают нам фамилии своих людей, которые якобы находятся в СССР, но которых в действительности здесь никогда не было.

И замнаркома пожимает плечами, словно он впервые слышит о том, что в Советском Союзе, где на учете не только люди, но и их поступки и слова, еще в 1940 году должно было находиться 15 тысяч заключенных в лагеря офицеров и рядовых польской армии. И это он, бывший генеральный прокурор самого полицейского государства в мире!

Генерал Сикорский желает поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом. По этому поводу у него возникают трения с собственным правительством и польской общественностью, которые не могут простить причиненных несправедливостей. Они не могут переварить этот союз с врагом. Сикорский ставит текущие политические соображения на первое место, а жалобы, протесты и слухи о пропавших военнопленных считает злобными сплетнями и пораженчеством. Он не верит, что люди могли пропасть бесследно.

— Найдутся! — говорит он. — Вы же не станете утверждать, что советское правительство приказало их просто убить. Нелепость! Это невозможно.

Полон надежд, он ждет результатов проверки на родине, оккупированной немцами. И вот наконец приходит оттуда весть, страшная весть: «Никто в Польше не видел на свободе разыскиваемых офицеров. Их нет и в немецких лагерях для военнопленных. Никто не слышал о какой бы то ни было передаче их на границе. Все семьи в один голос утверждают, что переписка с ними прекратилась в апреле-мае 1940 года, когда они еще несомненно были в советских руках».

Сикорский связывается с польским посольством в Москве. Посол отвечает, что по-прежнему не удалось напасть на след этих людей. Тогда 15 октября 1941 г. польский премьер-министр, по-прежнему придерживаясь принципа дружественных переговоров, обращается к советскому послу в Лондоне с личным письмом. На свое письмо он не получает ответа… После этого он распоряжается предпринять более энергичные шаги в Москве.

22 октября посол Кот идет непосредственно к Молотову. Ссылаясь на предыдущие разговоры с Вышинским, он говорит:

— Я дал господину Вышинскому ряд примеров, в какие места не дошло распоряжение об амнистии и какие категории наших граждан, как, например, офицеры, судьи, прокуроры, полицейские, не были освобождены.

Отвечая, Молотов больше откашливался, чем говорил. Ничего удивительного: поздняя осень, в центральной России холода. Все простужены. Нет топлива. Война. Из того, что он промямлил, можно было разобрать:

— В связи с большими транспортными и административными трудностями… кое-где они несомненно остались на прежних местах жительства.

В общем, польская сторона довольна таким ответом. В конце концов, Молотов не какой-то беспризорный, бездомный парнишка, который может молоть, что ему придет в голову. Он занимает слишком высокое положение и вполне отвечает за свои слова, хотя и сказанные хриплым голосом. Эти слова надо понимать как подтверждение оптимистических прогнозов о том, что пленных, вероятно, вывезли на дальний Север и в настоящее время, по техническим причинам, их невозможно вернуть.

Кроме того, 1 ноября посол Кот вручает Молотову ноту секретного содержания. Дело было в том, чтобы как-то решить вопрос о пленных до ожидаемого приезда генерала Сикорского. Одновременно Кот желает встретиться с Вышинским. Беседа на эту тему, четвертая по счету, происходит на другой день, 2 ноября. Сославшись на мнение Молотова о том, что, наверно, только технические трудности препятствуют возвращению пленных, польский посол просит лишь об одном:

— Нельзя ли связаться с ними хотя бы по телеграфу? В конце-то концов, кто-нибудь должен знать, где они находятся?

Вышинский был в этот день определенно не в духе. Он пожал плечами:

— Так где же, по-вашему, они могут быть?

Кот перечислил несколько названий предполагаемых лагерей. Вышинский опять пожал плечами.

— Сколько уже времени прошло со дня подписания договора, — продолжал Кот после минутного молчания, — а многие из наших людей не обрели свободу, которая полагается им по праву. Мы не получаем от них даже писем или телеграмм. У нас нет их адресов. А между тем, вы, господин заместитель народного комиссара, 14 октября обещали мне предоставить интересующие меня данные на следующий день.