Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Вистуба с интересом слушал эту тираду полковника и в знак согласия кивал утвердительно.

— И что вы думаете? — продолжал полковник. — СД и гестапо наплевать на разделение сфер деятельности. За террористические акты они стали хватать заложников их казнить их. Примерно десять за одного. К чему это приведет, я вас спрашиваю, Вистуба?

— К недовольству германской армией, к увеличению враждебных акций, к прямо противоположным результатам…

— Вот-вот. Вместо умиротворения приглашение к новому раунду борьбы. Вместо приобретения агентов для работы в условиях Франции, Англии, черт побери, сплошное запугивание людей. Знаете, если мы, абвер, хотим забросить в озеро удочку или даже сеть с тем, чтобы достичь улова, то Пфифрадер бросит туда здоровый булыжник и распугает всю рыбу, большую и мелкую.

— И какой выход вы предлагаете? — спросил Вистуба.

— Ничего вразумительного, друг мой, кроме как работайте по нашей системе, а они пусть идут своим путем, я вам не скажу. И адмирал не скажет. Так уж сложилось. Главное в том, что мы к борьбе готовы, СД и гестапо — тоже, но нам их не переубедить. И не пытайтесь. Посмотрим, чей опыт окажется удачливее. Теперь вот что, — Либеншитц посмотрел на часы, — сейчас пять часов. Так?

— Совершенно верно, господин полковник, — вставая в ожидании очередного приказания, произнес Вистуба. Он хорошо изучил, что Либеншитц не теряет времени даром и в любую единицу времени решает определенную проблему.

— В восемь часов встречаемся в ресторанчике «Дубовая скамья», знаете, в районе морского вокзала? Только будьте в штатском и закажите столик в нише — там лучше. Я познакомлю вас с одним человеком, который тоже приехал из Берлина навестить нас.

— Слушаюсь, господин полковник, — отчеканил Вистуба, с сожалением поглядев на свой мундир люфтваффе, в котором хорошо смотрелся.

— Сейчас давайте своего Вагнера, поговорю с ним минут двенадцать, с вами основательно продолжим завтра, — распорядился Либеншитц.

Вистуба вышел, распорядился насчет Вагнера, прикинул, что за тип приехал в гости вместе с полковником. Наверняка не офицер абвера, скорее всего — какой-нибудь полезный человек, которого в свое здание полковник посвящать не хочет. Он пошел в отель, где остановился, принял душ, лег отдохнуть и стал названивать в ресторан. Линия была занята или аппарат там не срабатывал. Вистуба выругался, но что поделаешь, пришлось встать, одеться и поехать туда несколько раньше, чем он рассчитывал, чтобы к приезду шефа все было бы готово в наилучшем виде. Заодно, подумал он, полезно и погулять, размяться. Бесконечное сидение за письменным столом, канцелярская работа в течение последней недели в ожидании приезда начальства вызывали у него чувство отупения и общей раздражительности, чего раньше он за собой не замечал; Плюс еще бесконечные споры с армейским командованием, где размещать эти лагеря, сколько тратить на рацион питания лиц, отбираемых абвером для поправки здоровья, дьявол их побрал.

Каждый тянул в свою сторону, как будто русским было не все равно, в каком месте сидеть. Но начальству вермахта было явно неодинаково, и они тащили лагеря поближе к городам, чтобы, живя в комфортабельных квартирах в Риге, Динабурге, Валге, не утруждать себя поездками по каким-то волостям или проживать близко от заборов из колючей проволоки. Снабженцы из управления лагерей только и вопили, как достать проволоку — все шло для фронтовых частей и тыловикам отрезали лишь ее остатки. С одной стороны, лагеря для Вистубы были вроде приложения к основной работе контрразведчика, причем весьма малоприятного свойства. Он представлял эту грязную атмосферу, в которой будут находиться русские, тем более начальство официально объявило, что поскольку Советы не присоединились к Гаагским конвенциям 1899 и 1907 годов и Женевской 1929 года об отношении к военнопленным, то нечего вообще с красными цацкаться. Но с другой стороны, ему был небезразличен уровень постановки работы в лагерях, как говаривал адмирал своим офицерам: «Наше благополучие зиждется на нужных человечках, поэтому ищите».

Вистуба с сожалением посмотрел на свой мундир авиатора, в котором в собственных глазах он выглядел этаким орлом, вздохнул и стал завязывать галстук. Из зеркала на него смотрело бледное лицо сорокалетнего человека, изрядно пожившего, с редкими, гладко зачесанными назад волосами, умными глазами непонятного цвета, скорее всего, все-таки светло-голубыми, обвислым носом и твердо сомкнутой тонкой линией рта. Он усмехнулся, взял из вазы орхидею, оторвал цветок и вдел его в петлицу пиджака, затем лихо надвинул на лоб шляпу с широкими полями и двинулся к лифту.