Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Сегодня, 1 января 1940 года, Канарис пришел на службу позже обычного. Утром он побывал в манеже, поупражнялся в верховой езде, выбрав самую спокойную лошадь — кобылу Венеру. Приведший ее отставной фальдфебель с крейсера «Дрезден» Шульц, устроенный в манеж Канарисом по старой дружбе три года тому назад, сразу определил по этому выбору, что адмирал находится в минорном настроении, ни с кем не будет разговаривать, поэтому позволил себе лишь коротко поздравить его с днем рождения и сообщить, что бригаденфюрер Шелленберг велел подготовить себе лошадь на утро завтрашнего дня. Часто Канарис совершал верховые прогулки с Шелленбергом, во время которых руководители обеих разведок, военной и соответственно Главного управления имперской безопасности, вели свои бесконечные диалоги, обмениваясь информацией и нанося при этом друг другу вежливые уколы легкой сенсационностью сообщений, поступающих по линии их ведомств. Шульц должен был докладывать о всех друзьях адмирала в манеже, чтобы тот мог избежать встреч с теми, кого он не хотел видеть в данный момент. Доводил ли Шульц подобную информацию до Шелленберга, Канарис не знал, но допускал. Встречались они лишь тогда, когда лично созванивались по телефону, либо в районе ипподрома, чтобы прогуляться по лесным дорогам, либо, когда было прохладно, в манеже. Последний раз они виделись позавчера, здесь, в манеже, и Шелленберг деланно выразил сочувствие по поводу того, что при разборе захваченных архивов второго бюро польского генштаба, или проще — военной разведки, нашлись материалы о вербовке поляками военнослужащих германской армии. С точки зрения Канариса, ничего страшного в этом не было: разведка армии любой страны должна добывать информацию, однако неприятен был сам факт, что ведомство Шелленберга, которое не имело никакого отношения к захвату абвером польских архивов, пронюхало об этом, и теперь Шелленберг будет потешать публику своими росказнями.

В масштабах Канариса все это было мелочью, мало ли что не случается при огромных объемах работы, и он найдет, чем в свою очередь досадить Шелленбергу. Единственно, что его злило — это наличие еще одного информатора в собственном ведомстве, который вчера рассказал об успехах польской разведки, а сегодня может ляпнуть об агентах абвера. С мыслью о том, что необходимо издать еще одну директиву об ограничениях при работе с трофейными документами разведок враждебных государств, Канарис соскочил с лошади, кивнул Шульцу, переоделся, сел в свой «опель-адмирал» и отправился в управление, расположенное на улице, носящей имя великого адмирала Германии — на Тирпитцфере, 74. В расположенном здесь особняке находился мозговой центр абвера, работали ведущие руководители военной разведки и располагались основные отделы. Эту резиденцию прозвали «Лисьей норой», поскольку, выполняя архитектурные замыслы «маленького адмирала», в доме понастроили столько и таких коридоров, что недавно принятые сотрудники попросту в них плутали, как в джунглях.

Проходя мимо вытянувшегося в приемной адъютанта, Канарис бросил:

— Пригласите ко мне через час Бентивеньи и Шмальшлегера, — и прошел к себе. Он подошел к небольшому зеркалу, расположенному в комнате отдыха, примыкающей к кабинету, и стал внимательно себя рассматривать. На него глядел усталый, но бодрящийся человек с почти лишенной растительности головой, высоким лбом, слегка нахмуренными бровями, с мешочками под широко расставленными светлыми глазами, глядящими озабоченно, крупным носом, идущими от его крыльев резкими складками, очень большими ушами, слегка отвис шей нижней губой, придающей капризно-презрительное выражение лицу, худой шеей, причем было заметно, что воротник рубашки явно великоват. «Надо поменять размер рубашки, — подумалось ему, — и не носить больше этого горохового костюма. Пора переходить на абсолютно темные тона. Вообще выгляжу на свои пятьдесят три, а может и больше. Обижаться не стоит, вид соответствует затраченным на жизнь силам», — философски заключил Канарис, налил себе минеральной воды и вернулся в кабинет. Он включил огромный ящик «Телефункена» с вертикальной шкалой, настроил его на волну Вены и стал слушать тихую музыку вальсов.

Когда кто-то пытался сказать ему, что он не щадит себя даже в свои дни рождения, он обычно отвечал, что разведка работает день и ночь, без выходных и праздничных дней. В лучшем случае, в свой день рождения он мог позволить себе вот так отключиться на какой час, как он говорил — посмотреть на год назад, на год вперед. Что ж, как разведчик он мог гордиться успехами своей службы. Не было за последние пятьдесят лет ни в одной стране мира руководителя разведки его, Канариса, размаха, самодовольно подумал он. За пять лет сделано столько, что от унижений Версаля остались лишь воспоминания. Занятие Рейнской зоны в марте тридцать шестого было первой открытой пробой сил вермахта и скрытой работы его разведки.