Нина Молева: Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости

Державин Гавриил Романович (3 июля 1745 — 9 июля 1816) — поэт. Статс-секретарь при Екатерине II, генерал-прокурор при Павле I, министр юстиции при Александре I.

Дидро Дени (1713–1784) — французский философ, энциклопедист, много лет состоял в переписке с Екатериной II.

Чекалевский Петр Петрович (1751–1815) — писатель, теоретик искусства, вице-президент Академии художеств.

Лабзин Александр Федорович (1766–1825) — писатель, издатель мистической литературы, конференц-секретарь Академии художеств.

Попугаев Василий Васильевич (1778 — около 1816) — писатель.

Художники:

Антропов Алексей Петрович (1716–1795) — живописец, состоял в Живописной команде Канцелярии от строений.

Токкэ Луи (1696–1772) — французский живописец, член Парижской Академии.

Лосенко Антон Павлович (1737–1773) — выдающийся исторический живописец, преподаватель Академии художеств.

Кокоринов Александр Филиппович (1726 — 9 марта 1772) — архитектор, строитель здания петербургской Академии художеств и первый ее директор.

Козлов Гаврила Игнатьевич (1738 — 22 мая 1791) — исторический живописец, адъюнкт-ректор Академии художеств, директор императорской Шпалерной мануфактуры.

Остенек (Востоков) Александр Христофорович (1781–1864) — архитектор, известный филолог.

Иванов Иван Алексеевич (1779–1848) — архитектор, живописец и график.

Репин-Фомин Флор Филиппович (1779 — после 1830) — живописец. Был преподавателем рисования при Харьковском университете.

Витберг Александр (Карл) Лаврентьевич (1787–1853) — исторический живописец и архитектор, автор первого неосуществленного проекта храма Христа Спасителя.

Ветер широкими волнами наплывает на глубины пустынной улицы. Солоноватой накипью оседает на стенах домов. Шелестит в неохватных тополях. Растекается за решетками садов. Ветер словно приподнимает низко опустившуюся пелену неба, жемчужно-серую, в чуть уловимых отсветах водной глади.

Вода… Улица начинается в ее могучем и тугом течении и вдали уходит в свинцовую рябь, вспоротую неустающим и бесшумным движением кораблей. Низко осевшие буксиры с алой перевязью тянущихся к небу труб. Привставший на лапах «Метеор», ядром снаряда проскакивающий под тяжело пригнувшимися арками мостов. Парусник с полуприбранными парусами, в тонкой паутине высоко взметнувшихся рей. Громады втиснувшихся среди домов океанских лайнеров. Чайки на захлестанных пеной обломках досок. Река ли, море ли, напружинившимися потоками хлынувшие в город.

Улица расступается простором сонной равнины. Мелькание троллейбусов, стремительный росчерк машин, кажется, не в силах оставить след в невозмутимом равнодушии ее тишины.

Сквер в сумеречной тени вековых лип. Игла гранитного обелиска — памяти военных побед слишком давних екатерининских времен. Чугунная чаша фонтана. Стайки воробьев, летящих навстречу одиноким прохожим.

Через мостовую — бесконечный простор окон и пилястр, перекрывавших кипенной белизной брусничную красоту стен, кажется, без входов, кажется, в застывшем за ними безлюдье. Когда-то знаменитый Меншиковский дворец, когда-то Сухопутный шляхетный корпус.

Дальше дома в одинаковом отсчете этажей, местами отступившие в сады, чаще сомкнувшиеся сплошной стеной. Светло-серые, лиловые, чуть тронутые мягкой желтизной. Они так и назывались — Линия. Не улица — порядок строений, непременно каменных, непременно рисованных архитекторами, как того требовал неумолимый ритуал заново строившегося города. Пилястры, редкие пятна скульптурных вставок и гладь новых стен в безошибочном расчете менявшихся с высотой оконных проемов — щегольская подпись давних строителей.

На перекрестке зелень густеет. Одинокие тополя уступают рядам лип. Раскидистых. Почти черных. Молчаливых. Аллеи застывают вековым бором, чуть припорошенным неярким и пьяным цветом. Сладковатая желтая пыль вьюжит у дверей, скользит в стиснутые стенами проходы, застывает в булыжных буераках домов.

Есть Петербург Достоевского и Некрасова, Петербург Пушкина и Петра I, Гоголя и екатерининских лет, чаще обозначаемый именами зодчих, чьи работы стали лицом города. Можно себе представить Петербург Ломоносова, Державина, даже Карла Брюллова. Но Петербург Левицкого, самого прославленного, самого обожаемого портретиста тех же лет, — существует ли такой? Можно ли отыскать его особенные и отделимые от других знаменитых современников художника черты, по-своему отозвавшиеся в полотнах портретистов, ожившие (оставшиеся жить?) в неповторимых оттенках того, что и как он делал, как вел рассказ о людях своих лет, чем и как жил сам?