Олег Вите - Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение

Разумеется, продолжает Поршнев, ереси не ограничивались второстепенными пунктами вероучения и обрядности:

«Отчасти в сознании самих крестьян, в особенности же в городах, средоточиях средневековой образованности, а также в монастырях, подчас даже в замках негативный подрыв веры, с которого начиналась ересь, перерастал в позитивную антиверу, изменявшую уже не частность, но и те стороны христианства, которые составляли его сущность». [246] Там же, с. 402.

Поршнев выделяет четыре важнейших направления «ревизии» уже важнейших постулатов христианства.

«Во-первых, ереси придавали новое толкование принципу „живи не для себя“», [247] Там же. распространяя его на всех, включая господствующие классы.

«Во-вторых, ереси пересматривали учение о грехе. Они, по крайней мере, устраняли тезис, что всякий грех произошел из восстания. […] Нередко в ересях прорывались бурные попытки легализовать отдельные вида „греха“ и даже вообще все грехи как символизация законности восстания.» [248] Там же. Смысл был не в стремлении делать что-то конкретное из запрещаемого церковью.

Напротив, практикование даже отдельно взятого «греха» было лишь обоснованием возможности, права на главный грех — восстание.

«В-третьих, ереси требовали […] точного и близкого срока обещанного переворота. Множество крестьянских движений отмечено чертой мессианизма, то есть верой, что Мессия уже пришел или непосредственно должен появиться.» [249] Там же, с. 402–403.

«В-четвертых, ереси настаивали на том, что божие царство, царство равенства и справедливости, установится не на небе, а на земле, не среди мертвых, а среди живых, во плоти, людей.» [250] Там же, с. 403.

Что в ответ на распространение ересей предпринимала христианская церковь?

Поршнев указывает на два способа борьбы с ними:

«С одной стороны, она рука об руку с государственной властью подавляла их, в частности — с помощью инквизиции. С другой стороны, она с огромной гибкостью приспосабливалась к этой непрерывно напиравшей на нее снизу критике. Многое из рождавшихся среди мирян смутных сомнений, если они не успевали оформиться в открытую ересь, христианство перехватывало, впитывало, легализировало и тем самым обуздывало. Подчас оно обезвреживало таким образом и целые еретические течения». [251] Там же.

Поршнев отмечает огромное значение самостоятельного духовного творчества народа, то есть крестьянства, не только в содержательном отношении, но и в качестве силы, расшатывающей духовную монополию церкви:

«Если мы хотим полностью понять роль народа в духовной жизни средних веков, мы не должны ограничиваться поисками и изучением особой народной культуры — фольклора и т. п. Не менее важно изучать роль народа в расшатывании господствующей культуры — авторитета официальной церкви. Надо изучать в разных конкретных исторических условиях кривую народного неподчинения существующему идейному руководству, то незаметную, то вдруг проявляющуюся „неподатливость умов“, „несговорчивость“, „невосприимчивость к голосу веры и разума“, иногда небольшое, иногда резкое изменение степени внушаемости масс, „упадок веры“. Вот необозримое поле для исторических исследований! Отказ простых людей думать так, как учат верхи, но и неспособность низов создать собственную идеологию — таков механизм развития средневековой культуры.

Отказ, неповиновение, недоверие тех, на кого, в конечном счете, вся эта культура призвана была воздействовать, — вот стимулы, заставляющие ее волей-неволей перестраиваться и обновляться». [252] Там же, с. 400.

Характерная деталь. В отличие от исследований влияния крестьянского сопротивления на эволюцию государства, по поводу духовной жизни Поршнев и не пытается устыдить коллег словами, что, дескать, «до сих пор нет таких исследований». В данном случае стыдить бессмысленно: никто, собственно, и не обещал…

Христианская идеология вынуждена была мобилизовать всю свою гибкость для максимальной ассимиляции и утилизации всего того, что вызревало в гуще народных масс, лишь под непосредственным давлением последних:

«Вся история развития богословия и вообще христианской идеологии в течение средних веков сводится к перестройке под давлением этой невидимой силы народного сознания. Чтобы не допустить неверия, религия должна была предотвращать недоверие. […] В каком бы направлении ни ускользали чувства и мысли „паствы“, если только налицо еще не было полного разрыва, христианство распространяло свою духовную „империю“ в том же направлении». [253] Там же, с. 404.