Владимир Карпов - Маршал Жуков. Опала

Шепилов усмехнулся:

— Все на поверхности, не надо глубоко искать. Да, капитализм пришел к нам. И принес все ту же бездуховность, отсутствие опорной идеологии, веры. Поэтому и у нас все разваливается. Нет прежних идеалов, не появилось новых. Будут долгие мучительные брожения в потемках. Много дров наломают новаторы, авантюристы и добросовестно заблуждающиеся. И в конце концов все придет на круги своя, то есть восстановится поступательное развитие истории. Социалистическая система с какими—то коррективами, добавлениями и поправками все же возьмет верх. Иного выхода нет, это аксиома.

Спросил я Дмитрия Трофимовича и о странности в повестке дня съезда, имея в виду отсутствие вопроса, который в историю вписался как главный — о культе личности. Поведал о своих затруднениях при написании этого периода в жизни маршала Жукова.

— С Жуковым у меня всегда были самые добрые отношения. Он доверял мне. В самый расцвет деятельности Хрущева, Жуков на прогулках говорил: «Как можно доверять государственные дели такому некомпетентному человеку? Он же ничего не смыслит в стратегии, а принимает такие безответственные решения — распилить на металл боевые корабли, сократить до минимума выпуск самолетов. Он раздевает нашу оборону».

— Но как все же встал на XX съезде вопрос о культе личности без наличия его в повестке дня? Почему Жуков в своем выступлении ни разу не упомянул Сталина. А в других выступлениях до возвращения из Свердловска он делал это обязательно. В одной его речи я насчитал: четыре раза Жуков хвалит Сталина. И вообще, как все делегаты, будто сговорились — никто ни разу даже по инерции не назвал Сталина в своем выступлении. Ну, было бы это после решения о культе личности. Но они все выступали не зная, что будет обсуждаться этот вопрос.

Шепилов опять снисходительно улыбнулся:

— Ничего удивительного. Вы же знаете практику подготовки мероприятий, проводимых ЦК, а тем более съезда. Все выступления делегатов просматривались и правились. Даже тезисы очень уважаемых иностранных вождей прочитывались заранее и давались рекомендации на правку. А если советует ЦК, кто станет возражать?

— Вопрос о культе и о постановке его на съезде действительно при подготовке не возникал.

Дмитрий Трофимович задумался, помолчал, потом подчеркнуто значительно молвил:

— Я бы не хотел, чтобы вы поняли неправильно то, что я вам расскажу. Неправильно в том смысле, что я хочу преувеличить свою роль. Боже упаси! Особенно теперь нет в этом никакой нужды. Расскажу вам первому, как это было. В своих воспоминаниях я пишу об этом подробно. Но до их выхода еще далеко, а вам, раз вы просите прояснить, расскажу.

— Не знаю, отражено ли в стенограмме, что два дня на заседаниях съезда отсутствовали Хрущев и я. Дело было так. Хрущев не раз говорил среди членов Президиума, что надо как—то осудить репрессии Сталина, отделить от них партию. И вот в один из перерывов в работе съезда он подошел ко мне и говорит: «Я думаю, настал самый удобный момент поставить вопрос о Сталине. Здесь собран цвет партии со всех уголков страны, более удобного случая в ближайшее время я не вижу». Я поддержал его идею. Он спросил: «Поможешь мне срочно подготовить доклад?» «Разумеется, не сомневайтесь». «Пошли, сделаем это без промедления». И мы в его кабинете работали два дня неотлучно. Только спать уходили. 25 февраля, когда все было написано и отпечатано, мы вернулись на съезд. Хрущев предупредил накануне, что заседание будет закрытое, без представителей прессы и разных приглашенных.

— Он даже не согласовал это с членами Президиума? — удивился я.

— Нет, решения Президиума не было. Просто в кулуарах, в комнате отдыха Президиума съезда, Хрущев сказал: «Мы не раз говорили об этом, и вот время пришло доложить коммунистам правду».

Доклад Хрущева произвел ошеломляющее впечатление и в то же время будто все окна настежь открыли и стало легче дышать. Делегаты одобрили заявление Хрущева. Постановление по докладу Хрущева Н. С. «О культе личности и его последствиях» было принято единогласно и состояло всего из девяти строчек. Имя Сталина, как видите, ни в названии доклада, ни в постановлении не упоминается. Как отнесся к этому постановлению Жуков. Мне рассказал об этом бывший командующий Туркестанским военным округом генерал армии Ляшенко Н. Г.

— В перерыве, после доклада Хрущева, мы стояли — я и несколько маршалов — и возбужденно обсуждали только что услышанное. Одни одобряли, другие сомневались — не с плеча ли рубанули? Вдруг к нам подошел Жуков, веселый, глаза сияют и радостно говорит: «Наконец—то эту рябую… вывели на чистую воду!»