Зардушт Ализаде - Конец второй республики

Я вижу, как встала и направилась к выходу член Меджлиса, сотрудник Института архитектуры и искусства Академии, кандидат искусствоведения, музыковед Санубар Багирова. Не обращая внимание на происходящее, я бросился за ней, настиг в коридоре. Спрашиваю о причине ухода. Она смущенно отвечала, что дольше здесь оставаться не может:

— Рядом сидит какой-то немытый, небритый, хамоватый мужчина, от которого несет чесноком. Он несколько раз намерено ударил меня локтем. Я спросила его, не мешаю ли ему, а он заржал и еще раз больно ткнул меня локтем в бок. Ну не буду же я драться с ним или же стоять на проходе…

— До свидания, милая Санубар. Спасибо тебе, что пришла и досидела хотя бы до этого времени.

Санубар смущенно улыбнулась и ушла. Я вернулся на свое место. Меня и Лейлу Юнусову теперь разоблачал Рамиз Тагиев, председатель Джульфинского отделения НФА. Дальше нас разоблачал некий Махмуд, неряшливо одетый, с длинным носом и жирными патлами волос мужчина, родственник Абульфаза.

Слово предоставили некоему врачу из города Али Байрамлы. Сей врач торжественно заявил, что современная наука может по анализу крови определить национальную принадлежность человека, и предложил Лейле Юнусовой сдать кровь на анализ. Сидящая рядом со мной Лейла Юнусова нервно захихикала:

— Вот, дожили, наш Фронт стал фашистской организацией. Скоро начнут измерять черепа.

Слово взял Фазаил Агамалиев. Человек, которого изгоняли с позором и скандалом из всех мест работы, также стал разоблачать меня. Он вспомнил о моем отце, по доносу которого, якобы, посадили диссидента, борца за права народа Абульфаз бея, о моих иранских корнях, о моих нападках на Председателя…

Потом нас разоблачал Беджан Фарзалиев, закадычный друг Председателя. Его речь была тусклой и стандартной, никакого сравнения с яркой речью Фарамаза Аллахвердиева.

Слово предоставили Неймату Панахову. «Этот меньше часа говорить не будет» — подумал я про себя, и оказался прав. Неймат вспомнил мою деятельность с того момента, когда я на черной «Волге» (символ партократического руководства, в который трансформировались мои красные «Жигули») приехал на встречу с ним, уговаривал его не вести борьбу с империей и армянами, а потом вместе с КГБ и ЦК вел подрывную работу против поднимающейся волны национал-освободительного движения, сорвал реализацию своевременного ответа армянам. Потом он рассказал, как я вел подрывную работу на Мейдане, как выступал против… «Против генеральной линии партии» — подумал я про себя.

К трибуне все прорывался некий рабочий Гурбан, из Мингечаурского завода резино-технических изделий. Ему слово никак не давали. После очередного оратора Гурбан из диалектических особенностей речей выступающих смекнул, что к чему, вытащил свой паспорт и бесцеремонно полез к Рагиму, суя паспорт ему под нос. Председательствующий взял паспорт, прочитал на раскрытой странице паспорта — «место рождения — Нахичевань», и предоставил слово Гурбану. И он… чуть не сорвал весь сценарий.

Он вообще не коснулся главной темы — разоблачения армянской шпионки Лейлы Юнусовой и агента КГБ и ЦК Зардушта Ализаде. Гурбан обрушился на Беджана Фарзалиева, который, оказывается, по приезду в Мингечаур снюхался с партократами, поехал в Шамкирский район и хлопотал там перед партократами о восстановлении своей сестры, снятой за взяточничество, на должность директора совхоза…

Поднялся большой шум, Гурбана прервали и, несмотря на его сопротивление, стянули с трибуны вниз. На этом первый день работы Меджлиса НФА завершился.

Члены Правления… А что я мог ожидать от уже почти сломленных и запуганных людей?

Меня заинтересовало одно новое обстоятельство в обвинениях в мой адрес. В то время, когда был арестован и осужден Абульфаз Алиев, я был в загранкомандировке в Южном Йемене. Год, с марта 1973 года по март 1974-го года, я работал переводчиком группы плановиков Госплана СССР, разрабатывавших пятилетний план развития экономики НДРЙ, а затем два года, до марта 1976 года, работал переводчиком представительства Государственного Комитета по экономическому сотрудничеству (ГКЭС). Все события, связанные с делом «диссидента Абульфаза Алиева», прошли мимо меня. Но я знал, что Яшар Масимов, сотрудник нашего Института, в то время входил в круг близких к Абульфазу людей. Поэтому в тот же вечер я нашел его и попросил рассказать, что же было на самом деле в то время. Яшар Масимов, историк-турколог, был известен как своими познаниями по истории Турции, так и абсолютным равнодушием к научной карьере. Ему было за сорок, он не защитился и, кажется, не был намерен сделать это.