Михаил Алексеев - Военная разведка в Российской империи — от Александра I до Александра II

31 июля 1867 г. лейтенант Н.А. Быков, служивший с 1860 г. на русской эскадре в Тихом океане, представил управляющему Морским министерством записку, в которой попытался обосновать целесообразность повторного учреждения должности агента Морского министерства в Японии с пребыванием в Нагасаки или в Йокосуке. Однако главной целью провозглашалось получение при посредничестве агента заказов на строительство паровых судов для торгового флага Японии. По мнению лейтенанта Быкова, при честном ведении дела и при существовавшем тогда доверии к русским это не только принесло бы коммерческую выгоду, но и способствовало бы развитию русского гражданского судостроения. Подобная постановка вопроса свидетельствовала о полнейшем непонимании Быковым задач, которые должен решать представитель Морского министерства за границей. Тем не менее его аргументация не нашла понимания, и на протяжении трех десятилетий Морское министерство снабжалось отрывочными сведениями о дальневосточном соседе России. Основным источником информации о Японии и ее флоте были рапорты командующих эскадрами и командиров отдельных кораблей, достаточно часто заходивших в порты этой страны, и в первую очередь в Нагасаки (Емелин А.Ю . Указ. соч. С. 46–47).

В русском военно-морском флоте функции периферийных органов разведки выполняли штабы морских сил на Балтийском и Черном морях, а также штаб эскадры Тихого океана, которые организовывали и вели разведку, используя, в частности, корабли-стационеры. В соответствии с Тяньцзинским договором 1858 г. для российских кораблей открывается целый ряд китайских портов. Одновременно Россия получает также право назначать своих консулов в открытые для нее китайские порты, а для поддержания их власти и порядка «посылать военные суда» (ст. 5) (Дипломатический словарь. Т. II. М., 1950. С. 838). Таким образом, перед экипажами стационеров открывалась возможность собирать разведывательные сведения. И эта возможность в ряде случаев использовалась довольно успешно. «Гонконгские газеты начали наполняться статьями о предстоящем разрыве России с Китаем. Это обстоятельство заставило меня посетить торговый центр Китая — Кантон, изучить фарватер и ознакомиться с вооружением батарей… — писал в своем отчете один из командиров стационерa. — Батарея эта двухярусная в 16 чугунных орудий 24 фунтового калибра, обстреливает вход во внутренний рейд: другая батарея около сухопутных казарм в 20 чугунных орудий 30-ти фунтового калибра. У этой батареи есть придаток в 2 орудия Армстронга рядом с сухопутными казармами, вмещающими один батальон, расположен военный госпиталь на 70—110 человек…» (Татаринов В. Наши стационеры в китайских портах // Морской сборник. СПб., 1881. № 6. С. 36). Однако сбор разведывательных сведений экипажами стационеров в большинстве случаев являлся исключением и зависел от частной инициативы.

30 августа 1865 г. Н.П. Игнатьева производят в генерал-лейтенанты, а с 25 марта 1867 г. он чрезвычайный и полномочный посол в Османской империи. «Русский посол в Царьграде, — писал в своих воспоминаниях один из современников графа, — оказался столь влиятельным, что сами турки то ли в шутку, то ли всерьез называли его первым после султана лицом в Османской империи — всесильным ״московским пашой״». Русский генерал-носол, словно магнит, притягивал к себе жителей города (Канева Калина. Рыцарь Балкан граф Н.П. Игнатьев. М., 2006. С. 25).

К Игнатьеву благоволил султан Абдул-Азиз, он сблизился с его сыном Изет-дином, встречался и обменивался корреспонденцией с престолонаследником, будущим султаном Муратом V. Игнатьеву удалось установить доверительные отношения со многими министрами Порты. Он прекрасно знал положение в империи, интриги в серале, а также обладал обширным компроматом на турецких министров и чиновников. Но особое влияние Игнатьев оказывал на самого великого визиря Махмуда Недима-пашу, от которого он получал информацию. По отдельным свидетельствам, великий визирь настолько переориентировал внешнюю политику страны с Англии и Франции на Россию и до такой степени зависел от российского посла, что турки прозвали его Недимов. Об этом, в частности, вспоминал глава судебной комиссии Джевдет-паша, описывая события 1875 г.: «Я выехал в Одрин и Пловдив и доехал до Софии. Мои наблюдения показывают, что в Болгарии все идет к большой революции. Поскольку я знал, что мой письменный доклад великий визирь Махмуд Недим-паша тотчас же покажет Игнатьеву, я решил докладывать устно» (Канева Калина. Указ. соч. С. 45–46).