Пётр Кропоткин: Анархия

Право на свою индивидуальность Петр не собирался отдавать в обмен на возможность блестящей карьеры. Новичок осмеливался перечить старшеклассникам (причисленным к штату придворных!), отказывался им прислуживать. Ему приходилось терпеть побои от более сильных балбесов — «старичков», отвечая шутками на удары.

Брату Александру писал: «Страшная скука» (книг хороших нет). «С каждым днем ненавижу я все более Корпус… Удивляюсь, что здесь за дурачье». Впрочем, не такое уж безнадежное дурачье училось в Корпусе. Один из третьеклассников, например, с увлечением читал «Критику чистого разума» Канта. Были и любители серьезной художественной литературы.

Он поступал наперекор некоторым командирам, стремившимся ограничивать свободу учеников и унижать их личное достоинство. Его на полтора года оставили без погон. Иногда он две-три недели проводил в карцере. В иные времена с ним поступили бы круто. Но Николай I умер; сменивший его Александр II старался быть либералом. Как писал Петр брату Александру: «Старая система разрушается, новая не создана».

Петр читает все подряд: естественнонаучные, художественные, философские, математические, исторические книги; а с особым любопытством и вниманием — запрещенные журналы «Полярная звезда» и «Колокол». Любит поэзию и музыку, охотно играет на фортепьяно и поет оперные арии. Из поэтов отдает предпочтение Некрасову. Считает: «Тот, кто не способен тронуться музыкой, природой, стихами, творчеством, тот не высоко стоит в моих глазах». Пытается даже издавать собственный рукописный журнал — в трех экземплярах.

Ему удалось переходить из класса в класс, отлично учиться, пользоваться уважением товарищей (так и не сойдясь близко ни с кем из них). Буйная московская закваска сохранилась в нем. Отстаивая свою личность, он незаметно даже для самого себя переходил в какую-то иную, устремленную к высоким идеалам сферу духовного бытия. Вот что пишет шестнадцатилетний царский паж князь Кропоткин: «С недавнего времени Россия переменилась. Дремавшее полвека государство воспрянуло, наконец, ото сна и быстро понеслось к той светлой цели, в направлении которой давно уже шли европейские народы. Цепи, в которых ходило оно, поослабились; путы, которые были наложены на свободное слово — пораспустились, промышленность, эта великая провозвестница свободы, расправила в нем могучие свои крылья; мыслящие люди заговорили о лучшем будущем, и настала новая эпоха. Трудно оставаться спокойным зрителем этого великого движения».

Для становления личности Петра Кропоткина много дало общение со старшим — на два года — братом Александром, переписка с ним. Эта животворная нить постоянно питала его ум и душу. А самая ценная духовная пища, как известно, та, от которой неутолимее жажда познания, стремление к высоким идеалам.

Александр учился в Московском кадетском корпусе, ненавидя военную службу. Судьба его складывалась тяжело. С отцом и мачехой он не ладил. Отец порой даже бил его. Узнав об этом, Петр писал: «Скажи, пожалуйста, что ты за баба такая? Отец бьет тебя, и ты не обороняешься».

У Александра, в отличие от брата, была слабая воля, разобщенность мысли и дела. В этом он не признавался даже себе, выражаясь деликатно: «Я человек мысли, но не дела». Однако бездеятельный «человек мысли» рискует оставаться фразером. И если бы не Петр, мы вряд ли знали что-нибудь об Александре Кропоткине. Хотя и Петр без старшего брата мог бы стать другим человеком. Кто бы писал ему, как брат: «Твой ум страшно неуклюж и страшно ленив». Кто бы упрекнул «в пошлом самодовольствии»? Или такие жесткие слова брата: «Наука не для тебя»; «я не верю в тебя, Корпус почти погубил тебя».

Вышло наоборот: Корпус закалил характер Петра. Так в ледяной воде закаляется раскаленная сталь. Вот и у Петра, несмотря на то что он стал лучшим учеником, внутренние перемены были разительны.

Брат влиял на него прежде всего своими письменными инъекциями скептицизма, делясь разочарованием в догматах религии, своими метаниями от православия к атеизму, а затем к лютеранству. Подвергал разрушительному сомнению все: «Критика всевозможных догматов и разоблачение всяких кумиров мое высшее наслаждение, моя специальность… Мне бы хотелось, чтобы ты не признавал ничего святого и ни пред чем не преклонялся; мне бы хотелось также, чтобы догматы свои ты подвергнул критике».

Оба брата следовали этому правилу. А результаты оказались противоположными. Александр занимался, в сущности, умственными развлечениями, строя и разрушая воздушные замки идей. Какой смысл в излишнем напряжении мысли? «Ты, например, уважаешь науку, талант, ум, человека, падаешь ниц перед идеями равенства, братства, свободы, — пишет старший брат младшему. — Что за рабство такое? Что за религия? Что ты нашел в этом? Чем, например, наука лучше солнца, земли, чернозема, хлеба?»