М Брикнер: Страдающий бог в религиях древнего мира

Они же дали древнему миру — и в этом заключается их значение — положительную замену потерянной религии, предложенная ими вера повышала ценность отдельной личности и расширяла понимание общечеловеческого. Для них имел значение не иудей или грек, не раб или свободный, а только человек. Так подготовляли они почву для религии человечества.

В центре многих, наиболее значительных из этих культов находился образ бога-спасителя, который не властвует спокойно в надзвездном пространстве, подобно высшему богу, «ветхому днями», а, наоборот, тесно связан с человеческой судьбой своим рождением, своими страданиями и смертью. Победоносно восстав из мертвых, он гарантирует и своим почитателям спасение от смерти и вечную жизнь в потустороннем мире. Путем мистического (таинственного) единения с богом в священных обрядах, крещениях и трапезах люди надеялись получить в удел вечное спасение. Единение с божеством заставляло посвященных также собираться в союзы и братства для устройства мистерий и образовывать нового рода общину среди людей: религиозную общину.

Все эти черты имеют немало сходства с учением и мифологией (сказаниями христианства, по крайней мере, с точки зрения тенденции), т. е. линией их развития, и возникает вопрос, в каком же отношении были эти восточные религии с христианской.

Возникающий перед нами вопрос получает в особенности большое значение в силу того, что он ставится самим новым заветом. Дело в том, что нарисованный в новом завете образ Христа отнюдь не может быть признан последовательным развитием образа исторического Иисуса.

В особенности ясно показывает это образ Христа, нарисованный в откровении Иоанна. Оно изображает Христа закланным агнцем с семью рогами и семью очами. Разве эти черты имеют что либо общее с исторической личностью Иисуса? Еще более это верно по отношению к описанию рождения Мессии в 12 главе. На небе является женщина, одетая солнцем, под ногами ее луна, а на главе ее венец из двенадцати звезд. Ее подстерегает могучий огненный дракон, сбрасывающий своим хвостом третью часть звезд на землю. Он хочет пожрать Мессию, как только последний родится от женщины. Но младенец, «которому надлежит пасти все народы жезлом железным», похищается к богу и его трону, а женщина убегает в пустыню. Для всякого, кто только хочет видеть, изображение Мессии чисто мифологического (сказочного) происхождения и не имеет ничего общего с историческим рождением Иисуса.

Но и самые существенные черты образа Христа, нарисованного Павлом, не зависят от исторической личности Иисуса. Сын божий и небожитель, сотворивший мир, и грядущий спаситель мира, — Христос у Павла является в образе человека на землю, чтобы умереть и потом воскреснуть в своем величии и вознестись одесную бога. Небесный образ Христа является безусловно главенствующей у Павла схемой (картиной), в которую втиснуто, как эпизод (отдельная подробность), существование Христа в человеческом лице. И этот образ Христа, следовательно, не вытекает из земной жизни Иисуса, а требует совершенно других объяснений своего происхождения. И мы спрашиваем, вместе с Гункелем: «где же еще встречается представление, что сам высший бог остается в покое, а другой, ему подобный, но ниже его стоящий, выступает вместо него, что этот другой бог появляется на земле, умирает и воскресает, возносится на небо и там возвеличивается?». Ответ на этот вопрос уже дан нашим предшествующим изложением.

Но последний и самый решительный вопрос относится к воскресению Христа. Вера в воскресенье, как известно, является первоначальным содержанием новозаветного учения о Христе. Как же возникла эта вера? Ответ на этот вопрос не исчерпывается ссылкой на действительность факта события. Даже в новом завете эта вера основана главным образом на явлении воскресшего и доказательствах из писания. Но явления суть всегда субъективные (личные) переживания и предполагают психологическое (посредством чувств) посредничество. А так как вера в воскресение Христа обусловливает в свою очередь веру в его мессианическую (спасительскую) роль, то невольно напрашивается предположение, что понятие умирающего и воскресающего Мессии существовало уже где то ранее христианства и было лишь применено к Иисусу. Это предположение становится еще более вероятным при наличности «доказательств из писания», так как они, по мнению самих же авторов нового завета, отнюдь не были составлены уже после смерти и воскресения Иисуса для доказательства этих явлений.