Гектор Байуотер - Странная разведка - Воспоминания о Секретной службе британского Адмиралтейства

И, имея все эти знания, ему надо было стараться вести себя так, чтобы ни у кого из немцев, служащих в соответственных военно-морских учреждениях, не могла и в голову прийти мысль, что он хоть что-то знает о таких вопросах!

Он должен был играть простака, если разговор переходил на технические темы и проглатывать самые дикие неточности, не подавая виду. Он никогда не знал, какая ловушка скрыта под невинной болтовней.

Некоторые из наших разведчиков были чрезвычайно хорошими актерами. Среди них был персонаж, которого в осведомленных кругах знали под псевдонимом «священника-охотника» хотя его имя никогда не упоминалось в церковном справочнике «Crockford Clerical Directory», да и не должно было никогда фигурировать там. Он был одним из чудес нашей разведывательной службы с песнями распутного комика, с желудком охотника, кирпично-красным носом и голосом, как у быка.

Он проделал блестящую работу в южных водах во время войны. Вот описание этого человека и его методов кем-то из тех, кто встречал его там:

«Это было душной ночью, в течение последнего лета войны. В комнате нас было целая дюжина, пяти различных национальностей — даже шести, если считать шотландского журналиста. Мы не все были людьми из разведки, само собой разумеется, но каждый в этой комнате, был знатоком, искушенным в международной политике. Однако ни у кого из нас не было и десятой доли знаний, которые скрывались за внешне пустым и небрежным видом нашего гостя. Не было другого такого человека в Европе, я думаю, обладавшего такими же тайными знаниями о течениях, встречных течениях, скрытых течениях международной жизни в районе, за которым он должен был следить, не показывая никому вида.»

Его сообщения были всегда точны до последней детали.

«И он сидел за пианино, в эту ночь там, а на столе рядом с ним стоял стакан, в два раза превышавший норму, до краев полный виски с содовой. Он горланил баритоном свои песни, аккомпанировал сам себе через пень-колоду, и заставлял наши животы болеть от смеха.

Но он не прикоснулся к своему стакану в этот вечер.

Наши стаканы он наполнял снова и снова, а свой опустошал обманным путем, выливая с перерывами в большую цветочную вазу.

Я это понял, потому что был натренированным наблюдателем и потому что я за ним наблюдал. Но я не думаю, что кто-то другой в комнате это заметил.

Когда мы попрощались и расходились по нашим респектабельным отелям, очень поздней ночью, один молодой иностранный офицер, служивший в разведке своей страны, сопровождал меня.

— Шикарный парень, этот X., — весело сказал он, пока мы гуляли по освещенной луной улице, — весельчак и, как все вы, англичане, полный псих. Но какой идиот, Боже мой! Как можно пить столько виски в этом климате!»

Мы упомянули об этом случае, чтобы показать, насколько полезно для разведчика порой создать себе определенную репутацию.

Множество людей, естественно, желал бы работать в разведывательной службе. Когда ее видишь снаружи, то ощущаешь вокруг нее атмосферу волшебства, романтики и приключений, которая заставляла десятки молодых людей хотеть попытать счастья в этом ремесле. Десятки из них были отвергнуты просто потому, что у них не было необходимых технических знаний, позволявших им собирать или оценивать полученные сведения. К тому же многие были отвергнуты из-за того, что не обладали темпераментом, нужным для этой работы.

В работе разведывательной службы до войны не было ничего романтического для тех, кто ее делал. Несомненно, вспоминая об этом сейчас, по прошествии долгих лет, ветераны стараются найти в памяти предмет для радости в нескольких запомнившихся им случаях. Были моменты, когда волосы на голове вставали дыбом, но на это приятнее смотреть на расстоянии, чем из центра бури. Всегда хотелось противопоставить свое желание требованиям большой организации.

Но в своей эффективной практике, труд этот был часто довольно мрачным и порой разочаровывающим. Провалы были многочисленны. Месяцы напряженной работы и терпеливые исследования оказывались вдруг потраченными напрасно. Приходилось сталкиваться с совершенно глухими стенами без окон и дверей, через которые не смог бы пробиться никакой разум.

И затем, это была жизнь в изоляции. Среди разведчиков многие были отдалены от своих семей в течение целых двух или трех лет. Большая часть добровольцев представляла, что речь шла о деле на неделю или две, нечто вроде «рейда на вражеской территории», за которой последует быстрое и безопасное возвращение. Это было не так. Чтобы стоить чего-то, разведчик должен уйти в себя самого, углубившись в полное молчание, и переживать только в своей душе одиночество и страх, возбуждение и триумф. Не было никого, кому он смог бы рассказать о своей работе, никого, к кому он мог бы обратиться за советом, если не знал, как ему поступить. Может быть, порой он узнавал имя одного или двух других людей, делавших ту же работу, но он не назначал встречи с ними и даже, в действительности, никоим образом не мог и не должен был вступать с ними в прямой контакт. Вся его жизнь должна была быть скрыта в нем самом. Он должен скрывать свой собственный след и заботиться о том, чтобы случайно не раскрыть следа другого.