Сергей Плохий - Врата Европы. История Украины

Киевский международный институт социологии провел опрос, который показал, что только 5 % граждан Украины считают себя исключительно русскими (доля русских на Украине по переписи — 17 %). Остальные выбрали двойную идентичность. Но и среди чисто русских немало тех, кто высказался против вмешательства в дела Украины и отмежевался от кремлевского режима. Елена Стяжкина, историк из Донецка, написала в сети: “Украина — моя родина. Русский язык — мой родной язык. И пусть меня спасает Пушкин. И освобождает от печалей и волнений тоже Пушкин. Пушкин, а не Путин”. Идеология Русского мира — инструмент Кремля и боевиков Донбасса, — сочетая имперство с русским православием и уводя прочь от Европы и Майдана, укрепила прозападный альянс между представителями разных этнических и социальных групп, составляющих народ Украины, важную роль в котором играет и по сей день еврейская интеллигенция.

История превратила Украину в унитарное государство, разделенное множеством внутренних границ — отголосков давних культурных и политических разломов. Переход лесостепи в степь на Украине служит одновременно рубежом между преимущественно аграрными областями и областями промышленными и горнодобывающими, с центрами в городах-миллионниках. Фронтир западного и восточного христианства, достигнув в XVII–XVIII веках Днепра, отошел на Збруч и теперь напоминает о границе Российской и Австро-Венгерской империй до Первой мировой войны. В домене Габсбургов Галичина не похожа на Закарпатье, многовековое владение венгров, и Буковину, прежний удел Молдавского княжества. Среди бывших владений Романовых Волынь, польское воеводство в 1921–1939 годах, отличается от Подолья, которое в XX веке дольше других регионов пробыло под властью коммунистов. Есть различие между Правобережной Украиной, потерянной Речью Посполитой окончательно лишь в 1793 году, и Левобережьем — когда-то Гетманщиной. И тем более — между землями казацкими и колонизированными в XVIII–XIX веках под руководством Петербурга. Граница последних совпадает также с языковой. По одну сторону украинцы чаще говорят по-украински, по другую — предпочитают в быту русский.

На деле региональная пестрота Украины еще сложнее, чем при таком описании. Несхожи старые казацкие земли Гетманщины и Слободской Украины, а Николаевская область в Причерноморье заметно отличается от Крыма этническим составом населения, балансом языков и голосованием на выборах. Тем не менее, при всех различиях, украинские регионы предпочитают держаться заодно. Перечисленные выше линии, как бы они ни были резки в прошлом, теперь уже невозможно прочертить заново. Мы видим континуум — переливающийся спектр языковых, культурных, экономических и политических оттенков, которые образуют плавный переход с востока на запад, объединяя Украину в одно пространство. В действительности нет какого-либо четкого культурного рубежа между Крымским полуостровом и соседними областями юга Украины — или же Донбассом и областями непосредственно к западу. Ни в одном из исторических регионов не возникло серьезного сепаратизма, нигде элиты не мобилизовали массы в поддержку выхода из состава Украины. Конечно же, такая мобилизация произошла в Крыму и ДНР с ЛНР, но только вследствие аннексии либо интервенции из России.

А как же цивилизационные ценности? Символическое прощание с наследием СССР — снос полутысячи памятников Ленину за несколько недель — прошло революционной зимой 2013–2014 годов. А на востоке многие выступили против власти с оружием в руках для обороны старых советских идеалов. Но добровольцы и наемники из России принесли систему ценностей иного рода. Подобно своему герою Игорю Гиркину, они явились защитить Донбасс от Европы, утверждая там Русский мир. В их глазах Украина была полем битвы против гнилой либеральной демократии, прав и свобод личности — особенно прав сексуальных меньшинств — и за извечные духовные скрепы Руси. В такой картине мира умы местных жителей казались просто засоренными чужеземной пропагандой. Русским следовало указать им истину.

Подобное толкование украинского кризиса не должно удивить тех, кто знаком с интеллектуальной и культурной традицией России. С одной стороны, она давно уже вносит немалый вклад в созидание культуры общемировой, с другой — веками была отрезана от западнохристианского мира и не однажды враждовала с различными странами Западной и Центральной Европы. Чего сегодня больше в той смеси любви и ненависти, что Третий Рим испытывает к Первому? В долгом, почти двухсотлетнем споре русских западников и славянофилов — о том, принадлежит ли Россия к западной цивилизации либо идет особым путем, исполняя некое предначертание, — голос наследников славянофильства теперь звучит громче.