Александр Грин - Маленький комитет

- Ах, кушайте, пожалуйста! Я терпеть не могу орехов!

Геник вскочил с полным ртом, побагровел от мучительного усилия проглотить ореховую кашу и поклонился. Существо, стоявшее перед ним, ободрительно улыбнулось и сняло шляпу с маленькой русой головы. Геник протянул руку, бормоча:

- "Поклон от Карла-Амалии Грингмута".

- И вам "от князя Мещерского", - ответила девушка. - Да вы садитесь, пожалуйста! Конечно, не на пол, - рассмеялась она, - а вот сюда хоть, что ли! Вы давно приехали?

Говоря это, она прошлась по комнате, бросила взгляд на письменный стол, села против Геника и устремила на приезжего утомленные голубые глаза. Геник окинул взглядом ее маленькую, хрупкую фигурку и решил, что надо "взять тон".

- Приехал я недавно, сейчас, - сказал он протяжно, подымая брови, точь-в-точь так, как один из его знакомых "генералов". - Но прежде всего простите меня за то, что я съел у вас яйца и груши: я был голоден, как сто извозчиков.

- Ну, что за пустяки! - проводя рукой по лицу и глубоко вздыхая, сказала девушка. - Вот я вас попозже отправлю ночевать к одному товарищу из сочувствующих. Он богатый и угостит вас отличным ужином.

- Я приехал сейчас, с вечерним поездом, - продолжал Геник. - А что, в комитете получено письмо обо мне?

- Да, я получила это письмо, - задумчиво произнесла девушка. - Вы, значит, приехали устраивать?

- Да, - важно сказал Геник, вспомнив слова одного областника, знаете, периферия всегда должна звучать в унисон с центром. А здесь, как нам писали, нехватка работников. Поэтому-то я и поторопился к вам, в надежде, что вы меня сегодня же сведете с каким-нибудь членом комитета, и мы выясним положение. Так нельзя, господа! Это не игра в бирюльки.

Он уже совершенно оправился от смущения и взял небрежно-деловую интонацию. Девушка улыбнулась.

- Вы давно работаете?

Геник вспыхнул. Проклятые усы, и когда они вырастут?

- Я думаю, что это не относится к делу, - нахмурился он. - Итак, как же мы будем с членом комитета?

- Ах, простите, - застенчиво извинилась девушка, кусая улыбающиеся губки, - я вас спросила совсем не потому, что... а просто так. А с членом комитета - уж и не знаю. Они ведь все в тюрьме.

Геник подскочил от удивления и опешил. Этого он ни в каком случае не ожидал.

- Как - в тюрьме? - растерянно пробормотал он. - А я думал...

- Да уж так, - грустно сказала девушка. - Вот уже три недели. А я прямо каким-то чудом уцелела. И, представьте, одно за другим: типография, потом архив, потом комитет.

- Но что же, что же осталось? - допытывался Геник.

- Что осталось? Осталась печать... и потом - гектограф. Кружки рабочие остались.

В ее усталых больших глазах светились раздумье и нетерпение. Утомление, как видно, настолько одолевало ее, что она не могла сидеть прямо и полулежала на столе, подпирая голову рукой. Геник смутился и взволновался. Ему показалось, что эта крошка смеется над ним или, в лучшем случае, желает отделаться от не внушающего доверия "устраивателя". Но, поглядев пристальнее в голубую чистоту мягких глаз девушки, он быстро успокоился, чувствуя как-то внутренно, что его опасения излишни.

- Так что же, - спросил он, закуривая папироску и снова невольно приосаниваясь, - вы, значит, не работаете, товарищ?

Девушка шире открыла глаза, очевидно, не поняв вопроса, и встряхнула головой, с трудом удерживаясь от зевоты.

- Я страшно устала, - тихо, как бы извиняясь, сказала она, - и больше не могу. Поэтому-то я и написала вам. У меня ведь адреса были... и все. Ожидая обысков, мне передали.

- Я ничего не понимаю, - с отчаянием простонал Геник, ероша волосы и чувствуя, что потеет. - Мы получили письмо от комитета здешнего...

- Да, да! - с живостью воскликнула девушка. - Это же я и написала, как будто от комитета; разве вы не понимаете? Ведь комитета же нет!

Геник облегченно вздохнул. Он понял, но тем не менее продолжал сидеть с вытаращенными глазами. И, наконец, через минуту, улыбаясь, спросил:

- И печать приложили?

- И печать приложила. Я, может, виновата, знаете, во всем, но иначе я не могла, уверяю вас, я не вру... Ведь они мне ничего не давали, ну, понимаете, решительно ничего не давали... А я все на побегушках да разная этакая маленькая чепуха... А когда они сели...

Она оживилась и выпрямилась. Теперь глаза ее блестели и сияло лицо, как у ребенка, довольного своей хитростью.

- Когда они сели, я была как пьяная... и долго... пока не устала. С утра до вечера вертишься, вертишься, вертишься... Восемь кружков, ну, я их разделила по одному в неделю и... мы очень хорошо и приятно разговаривали... А потом, понимаете, чтобы полиция не возгордилась, что вот, мол, мы всех переловили, я стала на гектографе... А теперь я уж не могу. Ночью вскакиваю, кричу отчаянным голосом... Господи, если бы я была мужчиной!