— Это мой сын возил вас тогда к новоселам! — Старец обернулся ко мне, и я тотчас же узнал в нем самого кровного еврея.
— Как уж он хвалил! — продолжал старец. — И жена моя давно — давно уже просила меня бросить наши занятия, уйти жить в деревню… А сын мой, наглядевшись на жизнь новоселов, так ее расстроил, что она захворала… Плачет теперь. Отдохнуть хочет в крестьянской жизни. Измаялись и измучились мы с ней, а ребята все исплутовались.
С большой скорбью рассказал он всю свою жизнь. В молодости он хотел принять православие, но отец, заметив это, немедленно поспешил его женить на дочери своего компаньона по какому — то предприятию, кажется винокуренному заводу.
— Мне было лишь семнадцать лет, как он меня запер в тюрьму.
— В какую тюрьму? за что?
— То есть просто сказать — женил. Дети у меня пошли каждый год. Мне вот теперь едва сорок лет, а я измучен заботами как восьмидесятилетний старик!
Режущие душу впечатления производили эти сообщения еврея о своей семейной жизни. Было до глубины души омерзительно, что он и теперь, на старости лет, отзывался о жене как о тюрьме . Но он, по — видимому, не сомневался в преимуществе своего страдания и продолжал. Скоро после женитьбы отец его разорился, проиграл какое — то дело, вышел из компании и тяжко заболел, и женатый сын, уже обремененный своею семьей, должен был кормить его своими средствами до самой смерти.
В то же время его компаньон сошелся с другим сотрудником и процветал; и в то время, когда жена его превращалась в поденщицу, в мужичку, и растила ребят своих для всяких мужицких промыслов, извоза, разносной торговли, ее сестры, одна за другой, шли совсем иной дорогой : в родне матери плутоватых ямщиков оказались профессора, инженеры, доктора, что, конечно, отдалило всех счастливых родственников от плутоватых родственников — ямщиков на неизмеримое расстояние.
— Плачет, плачет моя жена! Хотя умереть просит в деревне, на воздухе, в честном труде… Что делать? Я и сам знаю, что это хорошо!
До конца пути он печалился о своей жизни , о своей загубленной жене (и все — таки загубившей его), о своих исплутовавшихся детях и не мог забыть насилия, сделанного над ним в ранней юности его родным отцом. Деревня, крестьянский труд казались ему истинным и единственным спасением и облегчением от всех его и всей его семьи унижений и страданий.
— А что, если я осмелюсь, пойду к «чиновнику», попрошу его?
— Пойдите, быть может и в самом деле он поможет вам.
— Но ведь я еврей? Ведь «жид»! Меня истеребят мужики!
— Мужики не тронут доброго человека, но не знаю, дают ли евреям землю.
— Все — таки я попробую… Хотя месяц пусть, отдохнет на свежем воздухе моя больная жена. Не знаю, что предпринял этот бедный еврей, но знаю, что такой необыкновенный, образумливающий плутоватого человека переворот во взглядах на успех в жизни, какой произошел с ямщиком, сделали светлые впечатления недостроенного поселка». (Конец цитаты, курсив — мой).
Тут столько информации, требующей вдумчивого анализа на основании моих предыдущих исследований, что не знаю даже, с чего начать. Начну, пожалуй, со сведений из книги Солженицына «Двести лет вместе».
Оказывается, что евреи на «святой» Руси появились в 1772 году с «присоединением» Польши, и именно оттуда, а сведения из Хазарского каганата слишком «темные», чтобы им придавать значение. Тогда выходит, что заселялись они на Руси не в Одессе и Харькове, а всей своей неодолимой силой направились в Сибирь. Причем в наших «теплых» краях цари их тщетно старались приучить к производительному труду на сельских нивах, а они, сдав даром им доставшиеся земли русским в аренду, «отлучались ненадолго» торговать и гнать водку в указанные «теплые» места. Поэтому в Сибири они должны оказаться в самую последнюю очередь, когда на торговом и водочном «фронте» нельзя уже ожидать никаких «побед», притом для всех евреев разом. И уж, конечно, не ямщиками и содержателями почтовых станций . Но ведь эта последняя очередь еще не наступила, шел только 1888 год и на обширной «святой» Руси места для традиционной еврейской деятельности было предостаточно. Тем более что новорусские «теплые края» были совершенно пустынными. Я имею в виду обширнейшие Ставрополье, Краснодарье (не забудьте нынешние «здравницы» на Черноморском побережье) и так далее, включая «благоприобретенные» Крым и Бессарабию. Но и «старорусские» края — были сплошной тайгой, там небольшие деревни просто терялись в непроходимых дебрях.
Читать дальше