Е Громов - Николай Губенко - Режиссер и актер

На самом деле Криворучко не один. За ним неотступно наблюдает Алеша Бартеньев, который прятался за дверями, подслушивая столь важное для него заседание педагогического совета. Вроде бы зритель должен был бы ожидать, что мальчик бросится к воспитателю, пожалеет, они помирятся. Так бы, наверное, произошло в стандартном советском фильме. Но не в картине Губенко. Да, показывает он, что-то дрогнуло в сердце мальчика. Однако ненависть к обидчику имеет собственные законы. Она подчас более жестка и непримирима, чем взрослая. Мальчик не может и не хочет прощать Криворучко. Эта непримиримость объясняется не только личностными особенностями Алеши, который к тому же неосознанно ревнует Григория Альбертовича к любимой учительнице. Тут дело еще и в конкретных условиях времени, в господствовавших тогда общественных настроениях.

В эпизоде, когда Алеша, листая томик стихов, смотрит в окно на загорающую Аллу Константиновну, по радио передают: "ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза - Е. Г.) сообщает, что вчера, 18 апреля 1946 года, в 17 часов, в городе Николаеве, на базарной площади, был приведен в исполнении приговор военного трибунала над осужденными на казнь через повешение немецко-фашистскими преступниками... " Далее идет список имен.

Алеша не фиксирует внимание на это сообщение. Обычная, проходная информация. Так воспринимал ее тогда и я, и мои сверстники. Все казалось простым, как учебная винтовка, которую нас учили разбирать и собирать с завязанными глазами. Фашистские изверги, внезапно и разбойничьи напав на СССР, творили чудовищные злодеяние на нашей земле. Позднее, гораздо позднее, стали задумываться над всем этим. В середине ХХ столетия совершаются публичные казни, и люди идут, смотрят на них с удовлетворением, а то и с удовольствием. Какой же степени достигло тогда всеобщее ожесточение. Мстить нас настойчиво учили. А прощать? Быть милосердными? Об этом мало кто думал в те времена.

Не привык прощать и Алеша. Для него, и, вероятно, навсегда Криворучко останется только гнусным обидчиком, только врагом. Разве это по христиански? Раньше, в годы нашего детства и отрочества, подобный вопрос даже не возникал. А теперь? Мы строим и реставрируем храмы, но не разрушен ли храм в душах многих из нас?

Впрочем, в литературном сценарии есть такие вот строки: "Впоследствии многие из моих детских убеждений потерпят страшное крушение, и я полюблю память о некоторых людях, которых больше всего ненавидел когда-то". Возможно, это относится и к Криворучко, но в самом фильме трудно найти подтверждение сказанному в литературном тексте.

Я хочу вновь вспомнить об "Иванове детстве". Меняется постепенно и восприятие этого фильма. По его выходу на экран и десятилетия спустя Иван рассматривался практически единодушно под знаком безоговорочного сострадания и восхищения: юный храбрый разведчик, праведный мститель. И вот где-то в начале 90-х годов я провожу занятия со студентами своей киноведческой мастерской во ВГИКе. Мы смотрим заново все его картины Тарковского. Они по-прежнему вызывают большой и уважительный интерес. Ребята с увлечением пишут курсовые работы о картине "Иваново детство". Но отношение к личности Ивана, особенно в одной из работ, более сложное, неоднозначное.

Ее автор подчеркивает, что тот - воплощение ненависти, мщения, а это противоречит общечеловеческой и христианской морали, как она выражена в Новом Завете. Ригористическая точка зрения? Пожалуй. При всей обобщенности и символичности образа главного героя, он вбирает в себя и вполне реальную конкретику своей эпохи. Отечественная война с фашистскими захватчиками требовала жесткой беспощадности, их уничтожение было справедливым и праведным, если оно не приобретало извращенно-садистских форм. Библейская заповедь "Не убий!" здесь не могла проходить в полноте своей высокой значимости, но и никто отменять её был не в силах.

Тарковский, это чутко ощущают молодые зрители, указывает на неизбывную античеловечность любой войны. Она принципиально несовместима с духовным бытием человека. Автор, что видится сегодня с большей обостренностью, не судит юного героя, но и не поднимает его на мраморный пьедестал. Гибель мальчика во многом предопределена логикой войны и той же великой заповедью "Не убий!". С одной всепоглощающей ненавистью нельзя жить. Или от нее необходимо шагнуть к столь же всепоглощающему добру, что исключительно трудно, а то и вовсе невозможно. От такой ненависти человеческая душа, а, тем более, душа юная, испепеляется, из нее не высекается огонь.