Е Громов - Николай Губенко - Режиссер и актер

Заявление дипломатичное: Губенко понимал, чего ждет от него редакция, но, по сути, он ответил правильно. И спектакль, и фильм, какой бы темы и эпохи они не касались, должны внутренне перекликаться с современностью, так или иначе, затрагивать те жизненные проблемы, которые волнуют сегодня зрителя, о которых тот размышляет. Ясно и то, что сказать об этом "должны" гораздо легче, чем реализовать на деле, художественно убедительно. Но у Губенко оно не расходилось со словом. Он мыслил современно, что веско проявлялось обычно в его актерских работах.

***

Не будет преувеличением сказать, что Николай Губенко пришел в Театр на Таганке относительно сложившимся художником, хотя многое еще ему предстоит набрать и в мастерстве, и в образовании. Вторым его учителем стал Юрий Петрович Любимов.

Губенко быстро занимает достойное место в Театре. 23 апреля 1964 года, в день рождения Таганки, Николай исполняет в премьерном спектакле по пьесе Б. Брехта "Добрый человек из Сезуана" важную мужскую роль - летчика Ян Суна. Роль, остро характерную, с трагическим оттенком, которая дала актеру хорошую возможность развернуться во всю ширь и мощь своего незаурядного дарования. Театральная критика отмечала не заемный темперамент и внутреннюю музыкальность Губенко, его безупречное чувство ритма и умение органически вписаться в актерский ансамбль. В то же время молодой актер не терялся среди других исполнителей, а сохранял и последовательно выявлял (без пережима) свою индивидуальность, что любил и пестовал Любимов.

Его будут упрекать в режиссерском ячестве - дескать, он задвигает в тень своих актеров, выпячивает собственные постановочные решения. Я не думаю, что этот упрек справедлив. Актерам Таганки - В. Высоцкому, В. Золотухину, А. Демидовой, З. Славиной, Н. Шацкой, В. Смехову, Л. Филатову, Б. Хмельницкому, И. Дыховичному и др. на невнимание публики и критики жаловаться было бы просто смешно. Правда, актер так уж устроен, что ему подобного внимания почти всегда кажется недостаточным.

Театральная Москва заговорила о спектакле "Добрый человек из Сезуана". У него имелось масса горячих сторонников, но хватало и противников. Кажется, однако, чуть ли не все театралы сходились в признании актерского дарования Губенко. Его манера игры строилась на смелом контрапункте вызывающе-дерзкой эксцентрике и мягкой, почти лирической сдержанности. Посредством этого контрапункта и раскрывалась глубинная противоречивость Ян Суна, жестокая драма его судьбы и личности.

Что-то не сложилось у Любимова и Губенко со спектаклем "Герой нашего времени". Так бывает. Спектакль по роману М. Лермонтова готовили талантливые люди. Авторы инсценировки - опытный драматург Н. Эрдман и сам Любимов, музыку писал М. Таривердиев, ставил декорацию В. Доррер. В главной роли выступил Н. Губенко. Все они любили Лермонтова, отдали постановке массу сил, но спектакль не удержался в репертуаре.

Много споров вызвала и постановка Любимовым спектакля "Десять дней, которые потрясли мир" по книге американского журналиста Джона Рида. Он был свидетелем Октябрьского переворота, о чем и написал в этой книге. Ленину она весьма понравилась, но при Сталине была запрещена, поскольку в ней, если мне не изменяет память, даже тот не упоминается, зато положительно пишется о Л. Троцком. Любимов возвращает советской публике имя Джона Рида, что само по себе было интересно, и ставит спектакль, по-новому, без идеализации, хотя и пафосно, показывающий грозовые революционные дни. (Тема Троцкого не задевается.) Сегодня это несет в себе особый смысл. Октябрьскую революцию нельзя вычеркнуть из исторической памяти нашего народа. Как никто не вычеркивает Великую французскую революцию 1789 года из исторической памяти французов. То, что было, то было. И о прошлом, каким бы сложным и трагическим оно не проявило себя, следует всегда помнить и думать, к чему и подталкивает спектакль "Десять дней, которые потрясли мир".

В связи с постановкой этого спектакля немало дискутировали о его художественном решении. Любимова упрекали в драматургической хаотичности, говорили, что трудно уследить за отдельными персонажами, они, якобы, теряются в массе действующих лиц. Я не театровед, и высказываю сугубо личное мнение: на мой взгляд, подобные упреки не основательны. Мы порою не даем себе труда преодолеть привычные нормы эстетического восприятия, которые всегда любил "нарушать" Любимов.

Он возрождал несколько забытые традиции площадного, массового действа, уходящие своими корнями в ярмарочные, балаганные представления, в поэтику карнавала. Эти традиции, можно сказать, дважды получали новую жизнь. Сначала в театральной практике двадцатых годов, а затем на любимовской сцене.